...Странное имя, болезненно напоминавшее о чем-то, еще продолжало скрестись в подсознании и когда я с бегающим вприпрыжку вокруг псом выходила из промороженного, как всегда темного подъезда, и когда шли вдвоем до излюбленного мелкого скверика, затерявшегося в глубине домов, не забывая подметать брусчатку отпечатками ботинок и лап.
Снег не шел, и на улице стоял крепкий устойчивый "минус", что наверняка не помешало бы многим настойчивым гражданам с утроенным рвением доделывать оставшиеся перед наступлением нового года дела, и центр наверняка сейчас кипел. Но здесь, среди зажатых меж домовых стен одиноких закоулков, все было тихо и спокойно.
Наблюдая за тем, как спущенный с поводка терьер радостно носится между стволов кленов, наматывая круги под вихри рассыпающихся из-под лап снежинок, в душе я все еще чувствовала отстраненную двойственность происходящего. Словно это одновременно я - и не я сама вовсе - покачиваясь стояла сейчас возле кованых тяжелых ворот, наслаждаясь тишиной, словно это кто-то другой смотрел сейчас на происходящее моими глазами и помнил вовсе не то, что было действительно. Я сама помнила что-то не так, неправильно.
...В кармане жалобно пискнул мобильник, возвещая о полученном сообщении (все же решил не вредничать и в конце концов подключиться к перегруженной перед праздниками сети). Машинально, все еще продолжая лавировать где-то на своей внутренней странной волне, я вытянула его наружу и автоматически ткнула пальцем в окошко просмотра: ясно, наконец пришли Викины материалы по институтскому докладу.
Телефон старательно, байт за байтом, грузил полученное изображение и вдруг великодушно соизволил явить его на экран:
Странное... Не то оберег, не то амулет самодельного происхождения: гибкое кольцо из ивового прута, оплетенное не то паутинкой, не то мелкой сеткой с вкраплениями круглых деревянных бусин и перьев. Длинные нитки того же самого украшают странный символ с боков, колыхаясь на несуществующем ветру.
Стилизация. Древностью тут и не пахнет, но... я была уверена в том, что знаю, как оно называется, хотя никогда не видела прежде.
Я даже была уверена в том, что знаю, зачем оно нужно. Я понимала это: с затаенным сердцем, с гулом собственного неверия в висках, с крепнущим каждую секунду ощущением РЕАЛЬНОСТИ всего, что было связано с ним.
...- Ты... вы кто?.. - несмелый вопрос, задать который следовало бы намного раньше, повис в прохладной подъездной тишине гулким эхо.
- Антон. Крайности, - хрипловатый, застуженный после морозного дыхания декабря голос, но даже несмотря на это, настолько пронзительно мягкий и нежный, что хочется слушать до бесконечности. Что бы тот ни говорил.
- Это заметно... КТО вы такой?!.
- Я Ловец Снов...
Глядя на разукрашенную картинку, я наконец вспоминала все, что со мной случилось. За все те прошедшие в нигде дни, за все воспоминания, канувшие в Лету.
Я вспоминала все. С самой первой встречи.
С первой секунды...
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ. "Rebirthing"; Антон, четвертое января.
...Мне снилось, что я умер.
Впрочем, я не мог ручаться, что мне это всего лишь снилось...
Я видел себя, но словно со стороны, словно я брожу по какому-то нескончаемому коридору, ища выход, а над моей головой темными перекатами клубится мрак, и сквозь эту темноту далеким слабым отсветом просачивается ощущение чьего-то ласкового взгляда. Словно свет, который затаился на самом дне голубоватых прозрачных зрачков. Затем свет превращается в ослепительное сияние. И я открываю глаза...
-...С днем рождения!.. - эти слова становятся первыми, которые я слышу по пробуждении. Серая просторная комната. Серые предметы и скопище серых углов, на которые натыкается взгляд. Над головой что-то противно пищит, отмеряя не то секунды, не то удары сердцебиения, по кроватному одеялу, аппаратуре, кафельной белой плитке, окружающей все по сторонам, струится серый утренний стылый свет из незашторенных квадратных окон. Как давно я не видел утреннего света...
- Доброго утра... Как ты себя чувствуешь? - с правой стороны от кровати слышится деликатное покашливание. Они все здесь: Герда, Лунный, Ди...
- Где Дина?.. - мне кажется, что мой голос громкий, пронзительный, почти оглушительный, хотя в действительности похож больше на шепот. Я не слышу себя - только то, как заходится учащенным писком темный экран над головой, и лишь потом - фразы, повторяющиеся мне, когда я гляжу на нее недоумевающе.
- Она скоро придет, Антон. Обещаю, - Герда наклоняется ко мне, скрипя ножками больничного стула по такому же больничному серому стерильному полу, слабо прикасаясь пальцами к моей руке, и смотрит мягко, ласково, почти сочувствующе, как она умела. Но это не та ласка и не та нежность, что вытащили меня из тьмы, и мне кажется, она это понимает.
На ней - серый наброшенный сверху плеч халат и под ним - красная водолазка со стоячим воротником до горла, и это ярко-алое пятно здесь самое кричаще-выделяющееся из всего, что окружает меня, а мне почему-то больно на него смотреть. Как и на саму Герду тоже, и я не замечаю ее расстроенных глаз, вспоминая, почему-то с горечью, что с ее именем было связано что-то важное. И тревожное.
Только не могу вспомнить, что.