И на самом бронзовом льве сугроб сбит и разметался под тяжелыми лапами рассыпчатой холодной крошкой.
Я чувствую прикосновение пальцев Дины к своей щеке, в том месте, где остался запекшийся след царапины, которая почти не болит, но теперь обволакивается горячим теплом, и все только потому, что дотронулась она.
Киваю не понятно к чему, молча закусив угол губы.
- Ты должен от меня избавиться?.. - киваю еще раз, понимая, что она и так обо всем уже догадалась. "Отдел Снов..." - сколько раз я уже произносил при Дине эту фразу?
Я стискиваю пальцы, пытаясь убрать от себя ее руки, но она держит, упрямо не выпуская. И все смотрит в глаза - внимательно, понимающе и сочувственно, - а я пялюсь куда-то вбок, позабыв о зрительном контакте. Впрочем, она ведь и так меня видит.
Наверное, я бы многое отдал, знай заранее, чтобы оказаться сейчас с ней вот так: глаза в глаза, два лица напротив друг друга, отделив и разграничив весь мир надвое и поровну, - но еще большее бы пожертвовал, если нам можно было не встречаться друг с другом вообще. Чтобы я не встретил ее ТАК. Но тогда Дину нашел бы кто-то другой, из нашего же Отдела, и это было...
- ...Но не хочешь, - еще один кивок, похожий на встряхивание. Я сижу на краю колодезной крышки, медленно покачиваясь.
...убийство. В первый раз умирает тело, во второй мы убиваем душу. Двойная смерть - это, по сути, тот же Переход. Только не в новую жизнь - просто в никуда. Я там не был и не знаю. А те, кто был, рассказать уже никогда не смогут. Но за этой гранью - схлопывающаяся вечность, самое последнее место, где ты можешь оказаться. Абсолютный не-возврат и не-жизнь.
Я не желаю ей этого... и не хочу даже смотреть на нее сейчас, потому что понимаю, что бессилен. Но то, что происходит с ее глазами, внезапно заставляет меня вздрогнуть...
Во взгляде Дины - живая бездна и странно живые плещущиеся мысли, похожие на китов. Она опускает веки, и океан светло-голубых глаз заливает волной, бьющейся об острые, мокрые скалы ресниц. Она плачет.
Еще ни разу, никогда в жизни и за всю свою работу я не видел, чтобы Сны плакали. Они реагируют как угодно, но только не так. Потому что слезы - это боль. А боль - главное доказательство того, что мы живы...
- Я помню, как умерла, - без пауз и заминок, ощущая всю странность того, что она говорит, и причин, почему вообще это делает. Это должен был быть конец. Абсолютный. Рай, ад - что угодно, но только другое, как нам всегда говорили. Не похожее на прежнюю жизнь, неземное.
Не-земное.
А выходит только совсем иначе...
- Уже почти пять дней я пытаюсь понять, что происходит. Меня никто не замечает, даже не видит просто, мои друзья проходят мимо, так, будто меня вообще нет, но я ведь еще ощущаю, еще чувствую себя, хоть и это тоже странно. Я не понимаю, что вокруг... как это все... А потом эти двое. И ты... Почему вы... - Дина не договаривает, оставляя вопрос отчаянно повисшим в воздухе, но этого и не нужно. Все и так ясно: почему? вы? меня? видите?..
Влажные глаза с беспомощным, обезоруживающим изломом полупрозрачных век смотрят пристально и отчаянно. А у меня перед взглядом проскальзывает воспоминание о том, как я заметил их в первый раз - да так и не смог больше забыть. Ни на минуту. Пусть и сам себе тогда не верил.
Я смотрю на нее, замечая в движениях и жестах Дины медленную отрывистую резкость, отражающую на самом деле то, чего она сама почувствовать не может, но что происходит с ней непрерывно - безропотные колебания загнанной и потерянной души. Возможно, она и смогла бы найти свой путь - еще в том промежутке времени, когда у нее был выбор, - но что-то удержало ее здесь, притянуло, заставив остаться. И продолжает удерживать до сих пор, не позволяя успокоиться. Не позволяя найти выход.
- Мне казалось, что это должно прерваться рано или поздно. Что у всего МОЖЕТ БЫТЬ окончательный финал, и еще - что если попытаться умереть здесь, повторно, то дальше уже точно ничего не будет. Это ведь было так легко на словах и на мыслях, и я была почти уверена, что ничего не получится, но нужно было просто... - она покаянно замолкает, опуская на мгновение взгляд к своим ногам, точно не веря.
...просто сделать шаг вперед, на проезжую дорогу. Ты права, девочка. Совершенно права. И, наверное, сама об этом знала.
- Только сейчас я понимаю, что не хотела - все равно ведь не хотела этого, несмотря ни на что случившееся. Но все бы произошло, если не...
...Мне говорили, Смерть обнажает все самые скрытые качества нашей души. Выявляет ее пороки и изъяны, изменяя нас до неузнаваемости, чтобы дать возможность победить это в себе. Чтобы дать шанс на что-то новое, более чистое и правильное.
Но что делать тем, кому этот шанс вообще был не нужен?..
Что-то вспыхивает у меня в голове, что-то странное. То самое, что я старательно, но тщетно пытался выскрести из всего увиденного, подмеченного и узнанного и что каждый раз упрямо сливалось с мелькающим снегом под ногами и растворялось в пятнах вечно зажженных слепых фонарей.
Подруга в торговом комплексе, почему-то в упор не замечающая ее на расстоянии нескольких шагов - и, между тем, двое отморозков из переулка, проявившие к девушке свой нездоровый интерес, хотя, по всей логике, тоже должны были пройти мимо. Обычная нематериальность Сна к прикосновениям обычных людей - и, самое главное, то, как она странно, внезапно и необъяснимо вдруг "поплыла" у меня перед глазами, проявляясь - действительно проявляясь - в реальный мир из тусклой, замедленной и серой своей параллели, выпадая вперед на дорогу.
Я вспоминаю это кадр за кадром.
Я знаю, как называется такое состояние, хотя раньше никогда не видел сам, - Дина "мерцает". Так случается, когда что-то сильно удерживает Сон в мире живых: отчаяние и любовь близкого человека или же какое-то свое незавершенное дело, но и то, и другое в общем счете не дает душе полного покоя. Не отпускает от себя, и на какие-то промежутки времени эта связь может достигать такой прочности, что позволяет еще не перерожденной сущности на короткое время снова проявиться, буквально материализоваться в привычном мире.
Я вспоминаю это, и теперь все неожиданные вопросы становятся для меня ясными. Кроме одного: что - или кто - так упрямо и отчаянно могло удержать ее на Земле?..
- ...ты, - Дина договаривает фразу, выдыхая ее облачком пара на морозном воздухе, а я опять вздрагиваю.
Какой-то особый случай, должный иметь тоже - какой-то особенный - выход... Я помню, мне рассказывали нечто подобное во время прохождения первичного обучения. Я записывал даже. Не отучился тогда еще, всю жизнь что-то писал: сначала в школе, потом - в институте, по окончании которого еще несколько лет сохранял-таки привычку конспектировать по привычке все мало-мальски полезное и нужное. Оно должно быть где-то в квартире, в ворохе того хлама, который я не разбирал уже полгода. Иронично, но именно в нем может скрываться решение всего. Должно. Просто обязано.
Потому что невозможно, если что-то хочешь сделать не для себя и во благо, чтобы не было шанса отыскать решение. Всего лишь помочь...
Неожиданно даже для себя самого, я стремительно наклоняюсь вперед, наполовину свешиваясь со своего насеста, боясь передумать или застынуть на половине движения, и поспешно вытираю Дине дорожки слез под глазами, размазывая их по щекам подушечками больших пальцев. Стараясь вложить в это больше нежности, хотя мои руки в обрезанных грубых перчатках не привыкли к подобному, но сейчас они горят. От одного только прикосновения, этого немного скупого прерывистого жеста. Я сам горю - от чего-то неопределенного, терпкого и жгучего, и еще от того, что хочу ее спасти. Верю, что могу это сделать.
- Нужно узнать кое-что важное. Это может помочь. Пошли... - объясняю, еще не слишком понимая, чего в этой последней части фразы больше - утверждения или вопроса.