— Я просто гуляла… И случайно сюда вышла. Я не знала, что ты здесь. — Добавила она так, будто последняя фраза решительно всё объясняла.
В окружавших мастерскую кустах свиристели сверчки, где-то недалеко щебетала птица, а на веранде царило глухое молчание.
— Ты… — с неожиданной силой выдавил из себя Юсбер. Марьяна с готовностью вскинула на него глаза — у него довольно узкое лицо, так что губы смотрятся большими и пухлыми, и такие же узкие брови, светлые, как и короткие волосы. Или выцветшие на солнце? И голубые, как небо, которое сейчас на головой, глаза.
Не договорив, Юсбер сам себя одёрнул и замолчал.
— Что?
И снова на его лице рябью сомнение, и он говорит:
— Ты…
И снова себя одёргивает, останавливает.
— Юсб, ты долго ещё? — кричит из мастерской долговязый, и тишина веранды раскалывается и рушится вниз, как мусор. Этот посторонний голос звучит совсем не так гармонично, как звуки леса и словно ляпает чёрной жирной кляксой красивый пейзаж.
Юсбер сразу выпрямляется — его лицо спокойно, полно той привычной ему уверенности и невозмутимости — и встреча действительно становится глупой случайностью.
— Мне пора идти.
Сразу столько твёрдости в голосе… И где же вся эта твёрдость была чуть раньше? Небо в глазах становится безмятежным, отсутствующим.
— Да, конечно.
Конечно, тебе никуда не надо идти, а надо остаться тут, сейчас и немедленно вернуть тишину и неуверенный взгляд, который так до конца и не раскрылся! Но такого не скажешь вслух, да ещё при свидетелях.
Юсбер широко улыбается:
— Ну, если что-то сломается — заходи.
Асфальтированная дорожка ведёт Марьяну обратно в лагерь и, конечно же, оказывается слишком короткой, чтобы толком обдумать всё то, что следует.
Пси и Алла ждали в комнате, замученные скукой и жарой, взъерошенные и почти сердитые.
— Мы сегодня на пляж, между прочим, собирались с утра! Загорать. Хоть бы сказала, где пропадаешь, мы же ждём, все сжарились уже, — недовольно пробурчала Пси. Алла выглянула из-за своей электронной книжки в ярко-алом глянцевом корпусе и обошлась без комментариев.
— Да я уже тут, — рассеяно произнесла Марьяна. Как он там сказал? Если что-то сломается?
— Ну, так чего тогда? Купальники надевать? — интересуется Пси.
— Да-да, конечно.
И что тут может сломаться? Если осмотреться, то сразу понятно — что угодно. Шкаф, к примеру, любая полка или даже дверца. Как и тумбочки. Может сломаться и окно, например, отвалиться оконная рама, но это будет совсем плохо — логика подсказывала, что раму ремонтировать куда дольше и сложнее, чем дверцу шкафа.
— Эй! — поинтересовалась Пси, которая тем временем подкралась совсем близко. — Марьяна, опомнись! Что случилось-то?
Алла уже не просто выглянула, а демонстративно отложила читалку в сторону.
— Ничего, — бодро отрапортовала Марьяна, которую обстоятельства вынудили временно отложить причинение комнате ущерба. Не при свидетелях же? — Купальники одевайте и на пляж. Чего ждёте-то?
И правда, иногда активный отдых очень даже утомляет — и тогда лучшим продолжением становится вот такое ленивое безделье — лежание на песке. Солнце, конечно, печёт, но на улице не так душно, как в комнате, потому что от берега дует ветер, и очень удобно валяться на толстом покрывале, так как шезлонгов в лагере не было, по словам организаторов, принципиально.
— Кажется, я сейчас засну, — сказала Алла, уткнувшись лицом в покрывало.
— И станешь как пирожок, который поджарили только с одной стороны, — сообщила Пси. — Надо перевернуться на спину.
— Может, в тень тогда переместимся? — предложила Алла, но судя по голосу — двигаться — это последнее, чего ей на самом деле сейчас хочется.
— И заснём, — невпопад добавляет Марьяна.
— Не-е, тогда купаться.
Это был самый ленивый день за всё время отдыха. Для некоторых. Но только не для тех, кто вдруг обнаружил в своей душе незваного гостя, неторопливо расхаживающего по помещению, оценивающего расположение и размеры, готовящегося в любой момент начать обустраиваться по своему вкусу и устанавливать свои правила.
Страх немного притупился, но Марьяна так и не смогла решить, что делать. Хорошо, что утром девчонки оказались в комнате и в их присутствии она образумилась раньше, чем поддалась порыву и принялась крушить мебель. Ведь, наверное, не очень честно делать так — добавлять человеку работы только потому, что не знаешь другого способа с ним встретиться и пообщаться.