— Послушайте, доктор, — Юрковский пытался быть со мной снисходительным. — Я прекрасно помню, что вы упоминали о своем опыте работы в лечебнице для умалишенных. Там содержатся несчастные больные люди, им не на что надеяться. Наших же клиентов отличают прежде всего расчетливый ум и холодный рассудок. Поэтому подобные типы, вероятно, пока еще могут производить на вас впечатление своими байками. Я же за многие годы успел изучить этих людей достаточно для того, чтобы распознавать все их гнусное лицедейство без особого труда.
— В таком случае, Николай Кондратьевич, Букин — очень хороший актер, поверьте моему хоть и небольшому, но опыту.
— Скажу больше, Яков Михайлович: большинство из сидящих здесь заткнет за пояс любого профессионала. Все они настолько расчетливы, хладнокровны и циничны, что потеря рассудка — последнее, что может с кем-либо из них произойти. Вы уж поверьте мне.
— Если не секрет: за что Букина приговорили к смертной казни? — спросил я Юрковского перед тем, как покинуть его кабинет.
— Он методично, одного за другим, умертвил своих родственников, претендовавших на большое наследство. Не исключено, что не менее зверскими способами, о коих мы сегодня услышали из его уст.
Беседа с Юрковским вызвала в моей памяти случай одного из пациентов сумасшедшего дома. Я наблюдал его несколько месяцев. Больного одолевали видения, в которых архангел сходит с небес и карает грешников священным огнем. Я посчитал беднягу безнадежным, им занялся мой коллега. Шло время, а описания, которыми больной делился с доктором, становились все подробнее, пока в видениях не начали фигурировать адреса и фамилии «грешников». Доктор навел справки, после чего пациентом заинтересовались в жандармерии. Оказалось, что описываемые им люди на самом деле пострадали когда-то давно от пожара. А вскоре свидетели опознали в нашем пациенте поджигателя. Зачем он все рассказывал, в конце концов выдав себя правосудию? Быть может, пытался примириться с совестью, переложив свою вину на плечи вымышленного персонажа, но зашел в игре своего воображения слишком далеко? И не то же самое ли происходит с Букиным? Не спросить ли у него имена тех несчастных с болота?
Следующий день был насыщен обыденными заботами, которые полностью вытеснили из моих мыслей инцидент с Букиным. Вспомнить о нем мне пришлось через пару дней, когда рано утром меня снова разбудил все тот же дежурный офицер и сообщил, что необходимо засвидетельствовать смерть заключенного Букина из сто одиннадцатой.
Он лежал прямо на пороге камеры. По словам охранника, тело узника буквально вывалилось в коридор, когда он отпер дверь. Лицо Букина было искажено гримасой безумия. Глаза остекленели, уставившись в потолок. Спустя некоторое время я определил, что смерть наступила в результате остановки сердца. Охранники перенесли тело Букина в мою лабораторию, где мне предстояло подготовить его к отправке в городской морг.
Я как раз собирался приступить, как услышал приближающийся кашель Юрковского. Я быстро плеснул в стакан воды и вместе с порошком подал появившемуся на пороге начальнику тюрьмы.
Когда его отпустило, Юрковский еще какое-то время молча сидел, уставившись на бездыханное тело Букина.
— Грех на мне, — наконец вымолвил он.
— Полноте вам, Николай Кондратьевич, — попытался я его успокоить. — Уступи вы ему, разреши перейти в другую камеру, Букину и там бы что-то привиделось. Не вполне здоров он был рассудком. Мои предположения все-таки оправдались.
— Но мне прощенья нет. Пошел на поводу инструкций — и как вышло. — Юрковский как будто совсем меня не слушал.
— Да поймите, — продолжал я попытки убеждения. — Приговор Букину вынесен не вами, а судом. И даже суд ни при чем — Букин сам себя наказал, когда нарушил закон и заповедь. Не вчера, так через неделю бы его повезли на эшафот. И удар мог хватить его в дороге. Ваше решение ничего не изменило, Букина все равно ждало одно.
— Но жене его было не все равно, — неожиданно произнес Юрковский.
— Какой жене? — не понял я.
— Приезжала на днях, красивая такая женщина, статная. И печальная очень. Большие печальные глаза. Но не позволил я ей встретиться. Не разрешил свидания с Букиным.
— Его жена здесь была? — удивился я. — Вот те на! Но вы права не имели разрешить, Николай Кондратьевич, ведь только перед казнью можно.
— Вот-вот! — Юрковский поднял вверх указательный палец. — А я не разрешил.
— Но откуда вам было знать?
— А она знала, чувствовала, а я… — начальник тюрьмы поднялся и подошел к лежащему на столе телу. — Эх, Букин, Букин. Такая красивая жена была. Глаза какие. Что же тебе, брат, по-человечески-то не жилось?