— Книги? — переспросил Капустин.
— Люди у нас сидели в основном образованные. Позволялось читать разрешенные цензурой книги. Здесь даже небольшая библиотека имелась.
Капустин присел за стол и начал что-то писать в своем блокноте. Я сел на кровать. Мадам Капустина осматривалась со скучающим видом.
— Сто одиннадцать, — сказала она через некоторое время.
— Простите? — не понял я.
— Камера номер сто одиннадцать, — она показала на открытую дверь, на которой был выбит этот номер.
Три единицы. Камера с этим номером была связана для меня с событием, которое навсегда отпечаталось в моей памяти. Хотя это и было очень давно.
— Вы хотели услышать одну из моих историй? — спросил я писателя.
Его лицо оживилось.
— Надеюсь, не одну, — он подчеркнул что-то в блокноте и приготовился записывать. Мадам Капустина присела рядом, на кровать.
Позже он назовет этот мой рассказ так:
Этот случай произошел на первом году моей службы в Зеленых Камнях. Возможно, именно поэтому он и произвел на меня столь сильное впечатление.
Поначалу, конечно, поражали меня условия, в которых приходилось работать. Меньше всего это походило на «места не столь отдаленные». Особенно в сравнении с моими предыдущими тюрьмами. А вежливость и манеры обычных солдат первое время приводили меня в самое настоящее замешательство. Привык я, правда, к новым порядкам быстро.
Однажды около двух часов ночи меня разбудил дежурный офицер. Он путано сообщил, что один из заключенных странно себя ведет: он вот уже почти два часа молотит в дверь и требует начальника тюрьмы, время от времени впадая в истерику и рыдая. Дежурный офицер умолял меня что-либо предпринять. Разбудить начальника тюрьмы в столь поздний час он не решился.
— Я было подумал, в карцер каналью, — оправдывался он, пока мы поднимались по лестнице. — Да так прикинул, что с Букиным что-то не то. Все время тихий, смирный, а тут…
Мы подошли к камере, возле которой стоял охранник. Из-за двери раздавались громкие металлические удары, ругательства и не менее громкие всхлипы.
— Кружкой по двери прикладывает, зараза, — прокомментировал солдат и тут же прикрикнул в сторону камеры: — Вот ты сейчас шомпола-то у меня отведаешь!
— Отставить! — Дежурный офицер распахнул оконце в двери камеры и грозно рявкнул:
— Отойти от двери, Букин!
Только тут я обратил внимание на номер камеры: сто одиннадцатый, три единицы. В этой камере сидел один из тех, кто был осужден на смертную казнь…
Дежурный замер в ожидании. Я сделал шаг к двери и, напрягая взгляд, вгляделся через оконце в полумрак камеры. Букин оказался коренастым мужчиной лет сорока. На его лице смешалось выражение страха и растерянности. Он стоял у противоположной от двери стены и молча смотрел на меня, часто и тяжело дыша.
— Чего вы хотите, Букин? — спросил я его.
— Мне нужно в другую камеру, я должен поговорить по этому поводу с начальником тюрьмы. — Ему приходилось прилагать усилия, чтобы четко выговаривать слова.
— Откройте дверь, — обратился я к офицеру.
Тот какое-то мгновение колебался, затем приказал охраннику отпереть камеру. Вблизи состояние заключенного оказалось гораздо хуже, чем можно было предполагать: беднягу била дрожь. Я попросил его сесть и успокоиться. Букин сел на нары, обхватил голову руками и какое-то время сидел так, что-то бормоча и покачиваясь из стороны в сторону. Наконец, видимо собравшись с духом, он выпрямился и, насколько мог спокойно, произнес:
— Я видел Трофима-Болотника.
Дежурный, стоявший у стены перед нами, выругался, после чего добавил:
— Вроде бы взрослый солидный господин, а до сих пор верит в сказки. Нет, ну вы поглядите только — этому долдону кошмары снятся, так он всю тюрьму готов разнести, бесов сын!
— Да не спал я сегодня! — огрызнулся Букин.
— Господа, — вмешался я. — Не знаю, как вы, а я бы хотел сегодня еще хоть немного поспать после чертовски трудного дня. Сейчас же я не могу взять в толк — о чем мы тут беседуем.
— Господин доктор! — Букина снова начало трясти. — Меня необходимо перевести в другую камеру, потому что беда не в том, что я его видел, а в том, что Трофим-Болотник тоже видел меня…
— Довольно! — Я резко поднялся и обратился к дежурному офицеру: — Значит так, распорядитесь, чтобы заключенного отвели в лазарет. Скажете санитару, чтобы дал ему успокоительное. Утром доложите обо всем начальнику тюрьмы.
— Надо было все-таки в карцер его, — сказал дежурный, когда Букина увели.
— Он бы закатил истерику и там, — ответил я. — Кстати, о каком «болотнике» он твердил?