— А если бы не обошли? Войны бы не было? — спросил принц.
— Этого уже не узнать. Я считаю, что тот человек все равно принес бы много горя Земле.
— В ваших словах слишком много «я», — протрещал Несгиб. — Мы служим людям, потому что они — прекрасны. Это истина, на которой зиждется наше королевство. Если бы вы, господин Гордий, добросовестно сделали бы свою работу, и наши мудрецы исполнили бы светлое желание того человека, кто знает, возможно, он перестал бы помышлять об убийствах и насилии.
— В ваших словах слишком много «бы», — отозвался отец.
— Разумеется, в том, что случилось, — заговорил Филипп, и его голос звучал выше и нервознее, чем прежде, — виноват в первую очередь король. Мой отец. И я не боюсь признать этого. Именно король Ремул отправил господина Гордия в поход, в котором чуть не погиб мой сын. Это король возложил на джинна, который давно отошел от дел и потерял компетенцию, полномочия творить все, что заблагорассудится, — голос короля прыгнул еще выше. — И это король допустил, что эфриты с легкостью проникают на нашу территорию, безнаказанно творят, что угодно, и просто смеются нам в лицо! Довольно. Время слабости осталось в прошлом. Пора показать силу.
— Отец, что ты такое говоришь? — Август, судя по голосу, был в ужасе. — Ты всегда поддерживал дедушку и его политику мирного сосуществования…
— Мы должны быть почтительны к нашим отцам, Август. По крайней мере, пока они живы. Но мы должны быть строги к нашим королям, особенно если они совершили столько ошибок, — отозвался Филипп.
— Худой мир лучше доброй войны, — сказал папа.
— Странно слышать от вас пословицу, которую придумали люди, — слова Несгиба хрустели, как под ногами хрустит посыпанная гравием дорожка. — Вы же у нас, оказывается, человеконенавистник.
— Вы делаете неправильные выводы из услышанных слов, а это опасный путь, — даже через толщу камней, которая отделяла ее от папы, Джинни чувствовала его гнев.
— Не стоит угрожать тому, у кого нет уязвимых мест. Особенно когда у вас их целых два, — парировал Несгиб.
— Аудиенция окончена, — подвел черту Филипп. — Август, проводи господина Гордия. Думаю, ему пора отправиться домой.
Когда папа и Август покинули кабинет, Филипп с Несгибом завели речь о предстоящей войне. Они говорили о ней, как о решенном, желанном и довольно срочном деле, и от этого Джинни стало не по себе.
Война. Совсем недавно она думала, что с эфритами нужно воевать. Нужно покончить с врагами раз и навсегда. Сделать так, чтобы на Сфере и Земле навсегда воцарились мир и покой. Но теперь что-то поменялось. Джинни чувствовала невероятную наивность своих прежних суждений. И чувствовала растерянность. Она больше не знала, кто хороший, а кто плохой. Мир больше не делился на черное и белое, на синих и красных. Закрыв глаза, Джинни подумала с горькой иронией: «Наверное, сказывается эфритская кровь».
Когда Крежик, Весения и Джинни выбрались наружу, настроение у всех было подавленное. Тем не менее, Весения, хлопнув веером по бедру, сказала:
— Пошли в комнату фрейлин, — она повернулась к Джинни. — Ты все-таки расскажешь, что произошло у Облака. Про поход, про Луция и про Йона, — она лишь слегка прищурила глаза, произнося имя того, по кому сохла последние два года.
— А еще подумаем, кто такая королева летучих мышей, что делать, если завтра начнется война, и как мне поступить вот с этим, — Джинни расстегнула накидку и указала на бутыль с фиолетовой Искрой.
Крежик и Весения переглянулись — так, как будто были старыми друзьями и понимали друг друга без слов.
— А заодно прикинем, кто может нам помочь, если что, — таинственно сказал мастеровой. — Есть у меня пара полезных знакомств.
— И наедимся до отвала всяких деликатесов. Теперь уж не до диет, — добавила Весения, усмехнувшись. — Надо напоследок себя побаловать. А то, чувствую, скоро нас отсюда попрут.
И они пошагали по коридору, сопровождаемые внутренним светом дворца.
Конец