А когда папа все узнает, будет уже поздно.
Чувствуя, как кровь пляшет внутри, Джинни опустилась на пол гостиной и снова прислушалась. Из каждого угла непуганой мышью выглядывала тишина, и на мгновение Джинни показалось, что в доме никого, кроме нее самой, нет. Она отогнала нелепое ощущение и поглядела на часы, подвешенные к потолку. Стрелки показывали 6 часов 10 минут. Папа, конечно, в своей спальне. Спит и видит чудесный сон о том, что его дочь стала пекарем или жрицей гармонии. Ну-ну.
Джинни усмехнулась и полетела сквозь маленькую гостиную, которую заливал бледный свет недавно проснувшегося солнца. Обычно ранние подъемы были для нее сущей каторгой — голова ныла, глаза слипались, руки и ноги едва слушались, а хвост не слушался вовсе. Но сейчас Джинни чувствовала себя просто великолепно. Наверное потому, что впереди ее ждало нечто необычайное — а не день, наполненный уроками, бесполезными попытками подтянуть сольфеджио и работой в лавке отца.
Да, сегодня совсем другой день. День-переворот. День-метаморфоза. Ровно через два часа и сорок минут на главной площади начнутся Проводы. И Джинни нужно там быть. А чтобы там быть, надо подготовиться.
— Бутыль. Бублик. Бесстрашие, — прошептала Джинни, приободряя себя, и бесшумно влетела на кухню.
По размеру кухня напоминала скорее бальный зал во дворце. И как юные девушки на балу, вдоль стен тихо стояли высокие охладительные шкафы, а пространство посередине звенело пустотой. Здесь папа и дочь эфирили сладости на продажу и обмен.
К полудню шкафы заполнят пироги в виде кораблей, торты-замки и торты-карусели, более скромные вафли и кексы. И, конечно, фирменные печенья — настолько большие, чтобы гордо именоваться «сладкими столами». То же название носила лавка отца.
Второй выход из кухни вел в зал для покупателей, где находились витрины, стойка и пара столиков для тех, кто в вопросах еды предпочитает не медлить. Разумеется, в лавку можно было попасть и с улицы. Этим входом Джинни собиралась воспользоваться, когда закончит приготовления, чтобы незаметно вынырнуть из дома. Благо, колокольчик над дверью она сломала заранее.
Джинни скользнула в закуток, удаленный от всех окон, и остановилась возле сейфа, в котором папа хранил выручку. И еще кое-что.
Когда Джинни отодвинула тяжелую дверь (код, дата ее рождения, не менялся уже четырнадцать лет), ее взгляду открылись две полки, занятые лишь пылью, и одна, заложенная продолговатыми контейнерами с монетами. Но не деньги интересовали Джинни. Взлетев над полом — иначе не дотянулась бы — она заглянула под самую крышку сейфа. В глубине, на коротенькой неприметной полке, лежала, поблескивая зеленым боком, она. Стеклянная бутыль, созданная каким-то умельцем — и созданная не из эфира, а с помощью собственных легких. Старинная вещица, которая вначале принадлежала прадеду Джинни, затем деду и, наконец, перешла к папе.
В голове всплыли слова, сказанные отцом во время очередной ссоры: «Получишь бутыль только тогда, когда выкинешь из головы дурацкие фантазии! Когда осознаешь, что тебе не быть ловцом!». Джинни решительно выдохнула и сунула руку в несгораемый шкаф. Дрожащие пальцы коснулась гладкой прохладной поверхности, погладили ее, а затем крепко схватили бутыль за горлышко и вытащили на свет.
— Джинни! — ударил в спину папин голос.
Хвост конвульсивно дернулся и окоченел. Джинни метнуло в сторону, стукнув о раскрытую дверь сейфа, а затем грохнуло об пол. Локти и пятки прорезала боль, но сосредоточиться на ней не позволил звук, ворвавшийся в голову. Острый, щемящий звук бьющегося стекла.
Солнце ярко высветило осколки, словно тыкая Джинни носом в то, что она натворила.
— Ты поранилась?! — выкрикнул папа.
Кинувшись к Джинни, он помог ей подняться, оглядел со всех сторон и только тогда произнес — раздельно и грозно:
— Что. Это. Значит? — черные брови устремились друг к другу, словно желая поцеловаться. — Объясняй.
Папа был в летнем плаще и ботинках, на боку висела холщовая сумка. Черная косица, в которую он заплетал волосы, слегка растрепалась, и на лоб упали две волнистые пряди. От папы веяло прохладой раннего утра и свежестью эфира. Горько усмехнувшись внутри себя, Джинни подумала, что не услышала, как он вошел, по одной простой причине: колокольчик был сломан.