Конан, решив, что теперь все в безопасности — или, по крайней мере, в относительной безопасности, учитывая обстоятельства, — выдвигает стул и садится, безмятежно сложив руки на коленях.
— Остальные мальчики сочли нужным сообщить мне о твоей процветающей переписке с Харуно Сакурой.
— Мужчины, гм, — прерывает Дейдара явно огорченным тоном.
Конан скептически смотрит на него.
— Дейдара, когда я впервые увидела тебя, ты обманом пытался заставить Итачи проглотить глину из набора для лепки Тоби. Только не говори мне, что это стало общепринятым стандартом зрелости и мужественности.
Дейдара заметно поник.
— Только потому, что ты встречаешься с Лидером-самой, гм…
— Самым крутым шиноби в мире по эту сторону, — говорит Тоби с немалой долей зависти.
Конан ласково закатывает глаза и снова поворачивается к Итачи, внимательно рассматривающему стопку книг.
— Шекспир?
— Да, ну… видимо, Сакура находит твою поэзию слегка… — Конан замолкает, подыскивая наиболее дипломатический термин, который можно было бы использовать в этой ситуации, — недостающей.
В этот момент Кисаме, Дейдара, Хидан и Тоби изо всех сил стараются подавить смех как можно сдержаннее.
Итачи бросает на всех взгляды, обещающие возмездие самым болезненным образом (как только Конан сочтет нужным покинуть комнату), прежде чем пролистать страницы ближайшего шекспировского манифеста.
— И прочтение этих работ должно помочь мне усовершенствовать мои навыки?
— Нет, я думаю, что Шекспир чертовски нелеп, — услужливо добавляет Хидан.
— Тебе просто не хватает утонченности, чтобы оценить истинную искусность его прозы, гм, — фыркает Дейдара.
Хидан угрожающе хрустит костяшками пальцев.
— Кого ты называешь бесхитростным, ублюдок?
— Вы оба нарушаете правило номер тридцать два, — покорно повторяет Кисаме, прежде чем ситуация успевает накалиться еще больше. — Остыньте.
Конан оценивающе смотрит на него.
— Спасибо, Кисаме. И, да, Тачи-тян, произведения Шекспира — чудесные образцы писательства. Если поэзия — это то, чем ты хочешь произвести впечатление на Сакуру, то я рекомендую тщательно изучить его произведения перед следующей попыткой.
Итачи рассматривает внушительную стопку книг.
— Мы с Кисаме должны были сегодня совершить убийство.
Конан пренебрежительно машет рукой.
— О, да, оказывается, этот человек упал со скалы сегодня рано утром. Так что у тебя есть два дня свободы. — Она встает, отряхивая плащ, и слегка улыбается ему. — Я верю, что ты воспользуешься ими с умом.
Остальная часть комнаты изгибается до земли, когда она скользит к дверному проему; в последнюю секунду она оборачивается, строго глядя на них всех.
— Если я услышу хоть один крик боли, хотя бы один, вы все потеряете привилегии на витаминную воду на этой неделе.
— Да, Конан, — хором хором повторяют они, и она дарит им легкую улыбку и выскальзывает в коридор.
Они молчат до тех пор, пока не перестанут слышать ее легкие шаги; в этот момент Итачи быстро покидает укрытие кровати, хватает экземпляр «Сна в летнюю ночь» и бьет им Хидана по лицу, в то время как Дейдара зажимает руками рот Хидана, чтобы тот не закричал.
— Какого хрена? — Хидан задыхается, его глаза наполняются слезами от столкновения с внушительным фолиантом. — Я думал, она сказала «никакого насилия»!
— Поправка, — спокойно говорит Итачи. — Она сказала, что крики от боли запрещены. Пока никто не кричит, мы все в безопасности. Это было за то, что разбудил меня в восемь утра.
Затем он подходит к двери и с надеждой держит ее открытой. Тоби смотрит на него в шоке.
— Итачи-сан! Ты… ты… выгоняешь нас?
Голос ниндзя-отступника в оранжевой маске начал дрожать, и Итачи вздыхает про себя.
— Я не выгоняю вас. Мне просто нужно немного тишины и покоя, чтобы ознакомиться с этой новой формой поэзии.
Тоби бросается вперед, пользуясь случаем, чтобы вцепиться в руку Учихи, все еще покрытую пурпурным свитером.
— Мы можем быть мирными и тихими!
Итачи бросает злобные взгляды на остальных своих товарищей, которые изо всех сил стараются выглядеть как можно безобиднее и незаметнее. Что, честно говоря, довольно сложно, когда указанная группа товарищей состоит из гибрида синей акулы и человека семи футов ростом, человека с серебряными волосами, заметно обнаженного выше пояса и с четками, андрогинного подрывника со смехотворно длинной светлой гривой, которая может или может быть или не быть фальшивой, и… Тоби.
— Очень хорошо, — просто говорит он, прежде чем вернуться в свою кровать, открыть «Макбет» и начать читать.
Итачи прочитал половину пролога, прежде чем понял, что он больше не может изображать безразличие; он поднимает голову и видит, что Кисаме, Хидан, Дейдара и Тоби смотрят на него с выражением недоверия, написанным на их лицах.
— Какого черта, гм? — спрашивает Дейдара, наклонив голову.
Итачи поднимает бровь.
— Что?
Кисаме жалеет своего напарника.
— Произведения Шекспира, — говорит он, — это произведения страсти. — Он выжидает мгновение. — Итачи. В тебе много чего есть, но страсть — не одно из этого.
— Каким образом это может быть проблемой?
— Прочти это вслух, гм, — Дейдара плюхается обратно на кровать Кисаме. — Прочувствуй это. А потом напиши своей девушке шедевр.
Итачи обводит их всех взглядом.
— Поддерживаю предложение, — сладко чирикает Тоби.
Кисаме пожимает плечами.
— Три голоса за?
— Ебаная задница, — говорит Хидан, просто для выразительности.
— Я…
— Извини, — робко прерывает Кисаме. — Твое мнение не в счет.
— Я вас всех ненавижу, — бормочет Итачи.
Тоби весело подпрыгивает вверх и вниз.
— Если ты так говоришь, это не значит, что это правда!
В следующую секунду подушка Итачи летит по воздуху, вступает в прямой контакт с маской Тоби и сбивает его с кровати Кисаме. Тоби в смятении взвизгивает и сворачивается в клубок в качестве защитного механизма.
Дейдара ухмыляется, теперь уверенный, что его утро официально началось отлично.
— Когда мы снова встретимся втроем, — бесцветным голосом начинает Итачи, снова глядя в книгу, — под громом, молнией или дождем?
Хидан преувеличенно закатывает глаза.
— Это будет чертовски долгое утро… — шепчет он Кисаме.
Итачи прекращает чтение, хватает другую подушку и многозначительно смотрит на местного фанатика Акацуки.
Хидан поднимает руки, защищаясь.
— Я ничего не говорил!
— Как угодно, — несколько обиженно поправляет Итачи, прежде чем продолжить чтение.
Итачи читает пьесу вслух целый час подряд; удивительно, что ей даже удалось привлечь его внимание, но на полпути к Сцене III он официально, неизбежно, безвозвратно попал на крючок. Его глаза почти прикованы к странице в течение часа, после чего он поднимает взгляд на долю секунды и обнаруживает, что Хидан, Кисаме, Дейдара и Тоби изображают действия, сопровождающие его повествование.
Дейдара нервно смеется, когда чувствует на своей спине тяжесть взгляда Учихи; он медленно оборачивается, пытаясь улыбнуться, что на самом деле больше похоже на болезненную гримасу.
— Ты знал, что театр — это форма искусства, гм?
Сохраняя бесстрастное выражение лица, как всегда, Итачи тщательно отмечает страницу и откладывает книгу.
***
Пейн и Конан сидят на кухне, тихо обсуждая местонахождение восьмихвостого зверя за привычным утренним ванильным капучино и черничными вафлями, когда их мирная рутина завтрака внезапно прерывается несколькими громкими ударами и долгим, протяжным воплем агонии. К тому времени, когда Пейн в испуге кладет вилку, тот же звук повторяется, хотя на этот раз в сопровождении длинной череды ненормативной лексики.
Они пробираются к основанию лестницы и находят Дейдару, свернувшегося в клубок, и Хидана, лежащего на нем сверху, бормочащего болезненные мольбы своему богу. Тоби прижался к перилам, жалобно постанывая, а Кисаме неподвижно лежит лицом вниз на бесценном персидском ковре.