Лидер мученически вздыхает.
— Помни — то, что оперативники АНБУ Конохи годами пытались выследить и убить всех нас, не означает, что мы должны воспользоваться возможностью, чтобы мучить их сейчас.
— Слишком поздно, — прагматично говорит Хидан. — Я уже украл целую пачку инструментов фиксации полости рта этого странного парня Генмы — э-э, сенбонов, и Итачи проделывал свои маленькие красноглазые техники всякий раз, когда полукрасноглазый парень Какаши поворачивался к нему спиной, и глупое лицо в маске до сих пор не может понять, почему ему снятся кошмары.
Кисаме хихикает.
— Серьезно?
Несколько мгновений проходят без ответа, и Кисаме, Пейн и Дейдара молча наклоняются и вытягивают шеи. Конечно же, Итачи все еще молча сидит в своем темном и укромном уголке главного логова, практически излучая пугающую и убийственную ауру.
Лидер переводит взгляд с Итачи, который слегка поворачивает свой вращающийся стул, так что полностью оказывается спиной к остальной компании, и продолжает свою таинственную каракулю, на Кисаме и вопросительно приподнимает бровь.
Кисаме быстро берет блокнот Акацуки, и Дейдара передает ему магический маркер, прежде чем он заканчивает небольшую записку.
Я думаю, это касается Сакуры.
Следуя его примеру, Пейн забирает у Дейдары газету прошлой недели и еще один магический маркер.
Объясни.
Кисаме торопливо перелистывает другую страницу, бросая осторожный взгляд на явно ничего не подозревающего Итачи.
Несмотря на то, что мы на одной стороне с Конохой, я думаю, ей нужно некоторое время, чтобы смириться с тем фактом, что она и один из самых известных преступников в мире, кажется, имеют удивительную химию.
Пейн опускает раздел о бизнесе и понимающе кивает.
Очевидно, не замечая напряжения в комнате, Дейдара подскакивает к Итачи и обнимает ниндзя-отступника Конохи за плечи.
— Как дела, Гуфи, гм?
Итачи подумывал о том, чтобы сломать руку Дейдаре с того самого момента, как он почувствовал приближающееся появление неприятного подрывника, но затем действие предшествовало полному замешательству, и он ничего не мог сделать, кроме как моргнуть.
— …Пожалуйста, отпусти меня, или у меня не будет выбора, кроме как сломать тебе несколько конечностей за этот нежелательный физический контакт.
Дейдара поспешно убирает рассматриваемую руку и на всякий случай отступает на несколько шагов. Кисаме недоверчиво фыркает.
— Гуфи? Ты только что назвал Итачи Гуфи?
Дейдара вскидывает руки, защищаясь.
— Это был просто прикол, ладно, да? Кроме того, Райдо так называет Генму.
— Я сказал, что вы должны относиться к ним вежливо, — растягивает Пейн, — а не подражать их ребяческим манерам.
Кисаме подходит к своему партнеру, ухмыляясь, как он надеется, тонко.
— Эм, Итачи, как дела?
К его большому удивлению, Итачи пытается скрыть то, над чем он так усердно работал, быстро срывая свой плащ Акацуки и накрывая им весь стол.
— Сносно.
Естественное любопытство Кисаме пробуждается; он заглядывает через плечо Итачи, и даже Дейдара подкрадывается к ним, потянувшись за сброшенным плащом.
— Что это, гм?
Глаза Итачи сужаются, и его рука выбрасывается, сжимая запястье Дейдары в сокрушительной хватке.
— Ничего.
Но он опаздывает, и Кисаме проскальзывает под охрану Итачи, чтобы конфисковать работу. Он смотрит на нее, озадаченный, и поворачивает его на сто восемьдесят градусов.
— Это похоже на то, что это холст или что-то в этом роде?
Итачи тут же отбрасывает Дейдару в сторону, и светловолосый ниндзя-отступник летит через комнату и чуть не врезается в лампу Тиффани. Пейн вздрагивает и быстро удаляется в подвал к гораздо более здравомыслящей компании Конан, после чего Итачи приближается к Кисаме, вступая в бой с горящим шаринганом в глазах.
— Немедленно верни.
Инстинктивно Кисаме выставляет перед собой холст, чтобы его взгляд не встретился с угрожающим додзютсу, в результате чего плащ медленно соскальзывает с него и растекается по полу.
Происходят сразу три вещи:
Итачи издает ужасающий писк, а затем выглядит совершенно отвращенным к своим голосовым связкам за то, что они вообще издали такой предательский звук.
Кисаме моргает; держа холст на расстоянии вытянутой руки от него.
— О, Ками, — наконец выдыхает он. — Я никогда в жизни не видел ничего столь прекрасного.
Дейдара с трудом поднимается на ноги, раздраженно поглаживая распухшее и багровое запястье.
— Какого хрена? Учиха рисует? И почему это на одном из моих холстов?
Итачи бросается на Кисаме, пытаясь задушить его, но человек-акула, в конце концов, примерно на два фута выше его; он легко поднимает холст из досягаемости роста вундеркинда Учихи.
— Итачи! Я никогда не знал, что ты можешь делать такие вещи!
К этому времени Дейдара уже ковыляет к Кисаме.
— Эй, дай посмотреть, гм.
В этот момент Итачи решает, что убить своего напарника прямо сейчас будет слишком просто; возможно, он мог бы мстить Кисаме медленно и неуклонно, в течение периода от нескольких месяцев до нескольких лет. Однако сейчас он довольно задумчиво прислонился к соседнему креслу, в то время как оставшиеся два члена Акацуки внимательно изучают его работу.
Кисаме теряет дар речи, когда рассматривает великолепную картину маслом — два затемненных силуэта, стоящих в поле чистейшей мятно-зеленой зелени, а затем солнце поднимается над горизонтом во взрыве цвета. Листья деревьев, окаймляющих поле, золотисто-алые и темно-сливовые; все краски прекрасной осени.
— …Итачи, — хрипит он, почти униженный. — Это красиво. Это красиво и великолепно. Ты… я не думал, что ты вообще способен создать что-то, что можно было бы считать красивым.
Итачи элегантно поднимает бровь.
— Ну, спасибо, Кисаме. За оба пункта.
Дейдара скептически рассматривал картину, наклоняя голову взад-вперед.
— Какого черта, гм? — восклицает он наконец. — Это даже не оригинал!
Кисаме задыхается.
— Что?
Дейдара еще мгновение щурится на него, перебирая в уме свою замечательную энциклопедию художественных произведений.
— Это точная копия «Влюбленных в Японии», гм! — кричит он, толкая холст обратно в руки Итачи и выглядя так, будто его вот-вот вырвет. — Это так чертовски смешно! Где оригинальность! Эмоции? Страсть? Где твое собственное сердце и душа, а?
Этот последний вопрос выкрикивается во все горло Дейдары, и Кисаме как можно деликатнее отодвигается на дюйм от него. Итачи, на этот раз, менее осторожен и втыкает угол холста в ребра Дейдары.
— Это общеизвестный факт, что у меня нет ни сердца, ни души, — бесстрастно говорит Итачи.
Дейдара сгибается пополам от боли, сильно шлепая его в бок.
— Что угодно, гм!
Кисаме зависает между ними, прежде чем забрать холст у Итачи и осторожно прижать его к себе.
— Подожди, Итачи, у тебя есть какая-нибудь оригинальная работа?
Итачи долго смотрит на него, прежде чем подобрать выброшенный плащ и порыться во внутренних карманах. Наконец, он вытаскивает свернутый лист бумаги, перевязанный резинкой, и передает его партнеру.
Кисаме медленно разворачивает его, пытаясь не обращать внимания на трепет. Поскольку он относится к единственному и неповторимому Оригиналу Учихи Итачи, он заботится о том, чтобы его акульи черты лица были как можно более бесстрастными.
— Это, э-э… действительно… действительно… грубо и эмоционально.
Итачи забирает свою оригинальную работу, плотно сворачивает ее и возвращает непосредственному человеку.
— Спасибо.
Дейдара подозрительно вытягивает шею.
— Какой инструмент?
— …Карандаш.
— Субъекты, гм?
Итачи не собирается отвечать; Кисаме обдумывает это, но затем понимает, что если он хотя бы приблизится к описанию изображения Итачи и Сакуры, убивающих шиноби Звука посреди поля черных роз, то тогда он сильно рискует найти яд в витаминной воде на следующее утро. И это точно было бы не круто.