Потом — смирился. Со всем, кроме того, что Лилька его не слышит. Даже научился находить в нынешнем существовании какие-то радости — к примеру, купание. Лилька тоже любила его мыть и чесать щеткой, любила брать на колени и гладить, и разговаривать с ним. Но чаще она разговаривала мимо него. С тем Ильясом, который не умер, а вот-вот вернется домой.
А еще Лилька была упрямая, как кактус. Он, едва не переломав лапы, достал из шкафа с реквизитом заначку, тысяч шесть с чем-то, и пароль к банковской карте, а она разревелась белугой и засунула все в стол. Объяснила ему, — Тигру! — что не имеет права тратить деньги Ильяса, и вообще она с ним была не потому, что богатый, а…
— Люблю его. И ни разу не сказала, дура… — еще поревела, утерла слезы и заявила: — Я сама могу заработать. Нам с тобой хватит, Тигр.
Почему он рычит и сует ей в руки карточку, она так и не поняла. И попыталась уйти из их квартиры, вернуться к себе на Молодежную — с ним, конечно же. Бросила эту дурную затею, лишь когда он в седьмой раз вывернулся из ее рук сразу за порогом и улегся на свое любимое место — в кресло за кухонным столом, где всегда сидел с ноутбуком.
— Отведу тебя к Вовичку, — совсем не страшно пригрозила она тогда. — Зараза упрямая.
С заразой упрямой он был согласен. А что еще ему оставалось?
— …Что еще мне оставалось, Лиль? Ты же не слышала. Господи, ты не представляешь, что это такое — оказаться немым… а еще я не могу тебя поцеловать. Знаешь, как хочется, просто поцеловать…
Лилька потянула его к себе. Может, байкер не врал, а может — ей просто что-то приснилось. Перевернулась на бок, обхватила обеими руками. Позвала по имени. На миг он забыл обо всем. Осталось только ее тепло, ее запах, ее стон — и он снова был самим собой, всего лишь влюбленным мужчиной...
Не просыпаясь, Лилька чихнула — шерсть в нос попала.
Он опомнился, отпрыгнул от нее. Если бы коты умели стыдиться — умер бы от стыда. А если бы она проснулась, забыл бы о предупреждении байкера и сиганул бы в окно. Черт. А Лилька снова позвала: "Ильяс?" И, не дождавшись ответа, захныкала. Завернулась плотнее в одеяло, накрылась подушкой. Спряталась. Только все равно он слышал ее запах, и ее всхлипы. И не мог даже дотронуться, проклятые кошачьи гормоны.
— Наверное, мы когда-нибудь привыкнем, Лиль. — Он пожал плечами. — В конце концов, это же лучше, чем сдохнуть… но знаешь, если бы я мог вернуться назад и сделать все иначе… Я очень тебя люблю, Лиль. Может быть, ты потом захочешь замуж, детей… я пойму, правда. Только не плачь больше.
Она затихла. Уснула. А он ушел в шкаф, на пижаму — она не чихала от шерсти, но пахла клубничными листьями и дождем. Как Лилька.
Утренний кофе она налила в пиалу. А когда он остановился на пороге, улыбнулась ему и позвала:
— Иди пить кофе, Ильяс. Уже остыл.
Конец