…
А сам он просто ушел, не говоря более ни слова, ни бросив напоследок взгляд, ни пожалев о содеянном. Но ощущая, как на каждый его след сзади наступает огромная черная тень…
Шаг.
Другой.
Шаг.
Поворот.
От нее не скрыться. И не спрятаться.
Все, как в той глупой детской считалочке, которую он боялся до одури, когда был ребенком, хоть и упорно делал вид, что это не так.
Он совсем не помнил, как дошел до своей квартиры. Ноги, как говорится, сами его туда привели, отключив на мгновение связь с той частью его мозга, которая отвечает за страх. И за рациональное мышление заодно. Остановившись перед входом в здание, Усок, впервые за последнее время, постарался честно заглянуть в себя.
Боялся ли он того, что ждет его там, дома? Да. Сильнее ли этот страх того, что может всплыть правда о его прошлом? Не особо. Он мог бы пойти в полицию, мог бы сделать это прямо сейчас, ведь на этот раз у него даже были косвенные доказательства, но… С ними или без них, ему не поверили тогда, так почему же должны поверить сейчас? Нет, полиция ему определенно не поможет. Окончательно разобравшись с этим вопросом, он открыл главную парадную дверь и зашел внутрь.
Боялся ли он за свою жизнь? Да. У него не было какой-то осознанной цели, может, конечно, когда-то он и хотел стать психологом, помогать людям, спасать мир… Но он очень быстро понял, что мир, по правде говоря, не было смысла спасать ни от каких угроз, потому как он попросту не хотел быть спасенным. Конечно, у него была его работа, дети, и они действительно помогали ему держаться на плаву все это время, но не ради же работы он существовал в конце-то концов. Он существовал, чтобы однажды стать счастливым. Усок застыл на пару мгновений перед лестницей на второй этаж, позволяя своему дыханию немного прийти в норму.
А мог ли он стать счастливым? Все на свете говорило ему, что нет: разрушенное детство, родители-эгоисты, не тот университет, который хотелось, другая сфера деятельности, вечные издевки и насмешки, самая «лучшая» в мире первая любовь, клеймо лжеца и, как вишенка на торте, преследование сталкера. Поднимаясь по лестнице, Усок думал о том, что это попросту нечестно, и при всем при этом, это было так… поразительно закономерно.
Но основная правда заключалась в том, что на самом деле ему было плевать. Ему стало плевать еще год назад. Он придумал себе все это: эти страхи, эти переживания, эти приступы, эти чувства. И, когда он, наконец, окажется дома (чертовы бесконечные лестницы), то на этот раз, что бы там его ни поджидало, он уже ничему не удивится.
Вот теперь точно и окончательно. На сто процентов.
С этими мыслями он вставил ключ в замочную скважину, и уже через мгновение оказался по ту сторону двери, того самого барьера, защищавшего его от внешнего мира, который потерял теперь всякое значение.
Квартира поражала своей статичностью, грубой безэмоциональностью и отсутствием в ней хоть каких-либо изменений. Что ж, решил Усок, скидывая по традиции на пол сумку и грубо стягивая с себя обувь, - он ожидал и этого.
Но при этом что-то, какая мерзкая противная пиявка, присосавшаяся к маленькому отростку его сознания, говорила ему о том, что этот день для него еще не окончился. Он немного размял плечи, проходя вперед в гостиную, и начал раздумывать на тем, чем бы ему занять свое время до того, как с ним что-нибудь произойдет.
Подойдя к своему излюбленному дивану, он плюхнулся на него со всего размаху, начав критически осматривать свое жилое пространство после того, как его тело соприкоснулось с тканевой поверхностью, создававшей эффект удобства данного предмета мебели, но, увы, лишь с переменным успехом.
Его квартира показалась ему в этот момент до того пресной, что, будь он сам сталкером, то точно бы не стал следить за кем-то, кто живет вот в таких условиях. Он усмехнулся и решил, что, возможно, именно поэтому он им и не являлся, хотя, кто знает…
До события оставалось еще полчаса.
Он взял пульт с журнального столика, щелкнул кнопкой включения, и уже через пару секунд помещение наполнилось звуками какого-то очередного симфонического концерта. Усок, особо не всматриваясь в экран, краем уха уловил, что это была, скорее всего, девятая симфония Бетховена.
Он отправился на кухню, чтобы по традиции начать варить себе кофе, а потом добавить в него чего-нибудь покрепче. Усок невольно вспомнил то крайне неуместное замечание от Вэя в его письме по поводу его излишней любви к алкоголю. Конечно, сам бы он ни за что не подумал, что эта его маленькая слабость может быть воспринята кем-то как негативная черта. У него было много по-настоящему грубых недостатков, но это… так, сплошное баловство.
В процессе переворачивания шкафчиков на кухне с ног до головы и изнутри вовнутрь, он задумался о том, что бы он написал Вэю в ответ, будь у него такая возможность. Нет, он определенно не хотел вести с ним никаких переговоров, скорее наоборот, старался по максимуму не обращать внимание на его выходки, но все-таки…
Как он мог выглядеть?
По манере письма бывает крайне трудно определить тип внешности, особенно учитывая то, что послания были написаны не от руки, но всегда можно было позволить себе немного пофантазировать. Усока отвлек щелкнувший переключатель чайника, извещавший владельца о готовности его воды, и он быстренько достал чашку, но в следующее мгновение, произведя критический осмотр, поменял ее на аналог побольше, и засыпал туда три ложки кофе. Тем не менее, вода была еще слишком горячая, чтобы заливать ей кофе, и поэтому нужно было слегка подождать, что, конечно же, не могло не спровоцировать Усока на неподходящие мысли.
Что-то подсказывало ему, что Вэй должен быть с ним одного роста. Это было абсолютно безосновательное предположение, но каким-то образом при невысоком росте он приобретал в глазах Усока гораздо более человеческий вид.
Светлые или темные волосы? Наверное, темные. Так легче смешаться с толпой. Но с другой стороны, не ясно было, так ли уж он хотел оставаться незамеченным. Анонимность его писем настолько пахла жаждой внимания, что Усок смог бы учуять ее за версту, как запах прогнившей рыбы.
Его черты лица должны быть острыми, как у человека, способного на безрассудства. Или же мягкими, как у тех, кто не способен принимать на себя ответственность тогда, когда это нужно больше всего. Шрамы или татуировки? Наверное и то, и другое. Закрытая одежда темных цветов. Длинные пальцы с обкусанными ногтями. Множество родинок, и, возможно, спортивное телосложение, а еще большой…
Усок резко вздрогнул и практически подскочил на месте, когда со стойки слетело блюдце из-под чашки и вдребезги разбилось о пол, создавая россыпь осколков ярко-оранжевого цвета на темном фоне кафельного покрытия. Он резко отшатнулся и отступил на два шага назад, больно врезаясь спиной в барную стойку. Отчетливо слышимый звук вздоха от разочарования практически заглушил для него бешенный ритм собственного сердца, и он, аккуратно переступая через опасную зону, отправился в сторону кладовой для того, чтобы вооружиться метлой и совком.
В кладовой было как обычно пыльно и душно, но, на удивление, без ярко выраженного беспорядка, что царил у Усока по всей квартире. На деле, причина такого явления была довольно прозаична: ему нечего было хранить в кладовке, кроме всяких чистящих средств и неких чистящих способов. Его боевое вооружение на сегодняшний вечер с благородством покинуло свою скромную обитель и отправилось сражаться с осколочными монстрами.
Усок проклял себя десять раз за то, что в такие моменты он начинал думать, как его ученики - мультяшными ассоциациями, - но при этом он ничего не мог с собой поделать. Ему нужно было хоть как-то психологически справляться с обязанностями, выполнять которые совершенно не хотелось, но самым забавным во всем этом было то, что с таким вот подходом он относился как к разбитым блюдцам, так и преследованию сталкера.