Он был уверен, что Вэй его сегодня больше не побеспокоит, а это означало, что ему можно было потихоньку готовиться ко сну. Стоя под выбивающими из него весь дух струями, он догадывался, что с большой вероятностью сегодняшняя ночь будет богата на… интересные сны. Но, несмотря на непреодолимое желание увидеть такой сон, Усок сошелся сам с собой во мнении, что отдых был бы ему сейчас куда как более полезен. Впрочем, выбора у него все равно особо не было, так что придется довольствоваться (или же наслаждаться) тем, что выдаст ему его воспалившееся от недавних событий воображение.
А завтра…
Завтра предстоял тяжелый день, так как он начнет свою собственную борьбу против Вэя.
Если это, конечно, можно так назвать.
Выйдя из душа и наспех вытеревшись первым попавшимся под руку полотенцем, он направился к кровати и упал лицом прямиком в ее мягкую поверхность, а затем резким движением руки накинул на себя плед, даже не удосужившись принять при этом нормальную позу сна. Он знал, что будет ненавидеть себя за это утром, но прямо сейчас из него словно выкачали все силы, и его тело стало тяжелым будто в его суставы залили цемент, который с каждой секундой становился все тверже и тверже.
Он провалился в сон, но вместо заслуженного покоя и отдыха, и даже вместо болезненно-приятной разрядки он принес ему лишь еще больше удушающего и царапающего напряжения.
Я устал…
Джинхек…
В этом нет смысла…
Кто же ты?
Вэй…
Чонсу, ты…
Джинхек, все ли…
Вэй…
Вэй…
С любовью,
Вэй…
Срабатывает будильник, который взрывается диким визгом, словно свинья, которую наживую разделывают мясницким ножом, и Усок подскакивает на кровати так, будто в доме пожар, и ему срочно нужно бежать на улицу и заодно спасать от огня весь свой годовой запас дорогущего алкоголя.
Он стоит, с него градом льет пот, будто он только что пробежал марафон, дыхание рвет в клочья, ноги подкашиваются, и он аккуратно, стараясь не уронить самого себя, присаживается обратно на край кровати.
На пару мгновений его взгляд устремляется в пол, но попадает в пустоту: он не видит перед собой ничего и не может ни о чем думать, оказываясь в некоем параллельном измерении, которое волей случая в этот самый момент соприкоснулось с его реальностью. Но оно постепенно отступает, возвращая запыхавшегося и уставшего парня обратно в его мир, определенно не спрашивая, хочет ли он туда вообще возвращаться.
Усок вздыхает, и уже далеко не мысленно отвешивает себе звонкую пощечину, которая запускает его стандартный процесс утренних собирательств. Душ, навевающий воспоминания о его вчерашнем моменте слабости, кофе на кухне, где на барной стойке продолжают лежать пирожные, шкаф с одеждой, около которого он устраивал довольно знатное представление не так давно, черт пойми где оставленная сумка и, наконец, дверь.
Слишком много присутствия Вэя в его жизни.
Осознав все это, Усок замирает прямо перед тем, как надеть левый кроссовок (сегодня ему уже точно не до высокой моды), и он отходит на пару шагов назад, словно пытаясь получить более полное представление о пространстве, находящемся перед ним.
Идея появляется в его голове быстрее, чем он успевает толком ее для себя оформить, и он бросает свою сумку на пол, падает вслед за ней на колени и судорожно пытается извлечь из нее ручку и листок бумаги. И только когда в его руках оказывается все необходимое, его внезапная идейная лихорадка проходит, и он замирает в попытке до конца осознать, что же именно он сейчас собирается сделать.
Спустя буквально пару секунд, Усок начинает дрожащей рукой выводить заветные линии на белом полотне, не давая себе времени на излишние размышления, которые могут быть чреваты ненужными сейчас сомнениями. Справившись с задачей, он, даже не смотря на конечный результат, бежит обратно в комнату, чтобы взять скотч, а затем возвращается в коридор в том же темпе, как будто выполняя эстафету, но самом деле всего лишь пытаясь обогнать свои же собственные мысли.
Выйдя за пределы его разрушенной крепости, он прикрепляет листок прямо посреди двери, уже не стесняясь ничего и делая тем самым официальное заявление.
Он отвечает Вэю.
Но он совершенно не готов к тому, какие последствия это может за собой понести, и поэтому он просто сбегает на работу, надеясь, что в итоге все как-нибудь само собой разрешится.
.
Дверь остается стоять на месте, заявляя…
.
«Давай встретимся»
.
Усок не то, чтобы опаздывал на работу, но времени у него не хватало, впрочем, как обычно. Мысль о потенциально возможном очередном выговоре от начальства немного заняла его размышления и поволновала его в той манере, в которой это было приемлемо для его нервной системы в данный момент.
На фоне всех остальных переживаний это выглядело как приятный повод слегка подогреть застывшую от холодного безразличия окружающего мира кровь. И все же, когда он проходил мимо кофейни, то что-то на мгновение сжалось внутри него, но он быстро себя одернул, решая, что с этой проблемой он будет разбираться позже.
Если вообще будет.
Но ему очень хотелось надеяться, что будет. Ему очень хотелось пообещать себе, что он это сделает, и он пообещал, честно при этом признаваясь себе в том, что это обещание не стоит и выеденного яйца.
Поток людей, несущий его сегодня вдоль улиц, хаотично продолжал течь дальше, даже не подозревая, какие моральные дилеммы рождались и умирали в головах его составляющих. Усок продвигался вперед вместе с ним по направлению к школе, по очереди переключая свои мысли на сегодняшнюю работу.
Смесь из наполовину солидных и наполовину угрюмых взрослых начала постепенно смещаться в сторону более молодой, расхлябанной массы, в которой было гораздо меньше системы, но гораздо больше жизни. Это была, на самом деле, одна из причин, по которой Усок любил свою работу, ведь здесь можно было зарядиться энергией более молодого поколения. Бывшие друзья много шутили на тему того, что с его низким порогом раздражительности идти в учителя было самоубийством, и в какой-то момент на последнем курсе Усок и сам начал так думать. Но все эти волнения ушли в тот момент, когда он действительно начал работать.
Он не мог злиться на учеников. Ведь как можно злиться на жизнь во всем ее цветущем проявлении? Единственной и, пожалуй, главной проблемой оставалось то, что среди детей попадалось очень много замаскированных жестоких взрослых. Конечно, они становились такими не от хорошей жизни, и, вспоминая в очередной раз Чонсу, он понимал, что это действительно была проблема скорее общества в целом, нежели чем отдельных его представителей.
А, впрочем, ему уже давно пора было прекращать оправдывать этого нахального мальчишку, так как он был виноват во всей ситуации не меньше, чем Усок, а то и больше, но в итоге именно его объявили жертвой, а Усоку досталась роль злодея, как в настоящей театральной постановке, либо же в как в азартной карточной игре, на кону которой была его спокойная дальнейшая жизнь.
Но теперь Усоку представилась возможность примерить на себя другую роль.
И он вынужден был признать, что, возможно, для Чонсу это было не менее болезненно…
.
.
.
Нет!
Он резко оборвал поток своих мыслей, будучи уже на пороге школы и плавно пытаясь вклиниться в ее естественно возникший строй. Такими темпами, начав оправдывать причину своей поломанной жизни, ему останется совсем немного до того, как он начнет оправдывать и Вэя. Этого нельзя было допускать ни в коем случае, ведь, судя по горькому опыту его прошлого, он очень падок на манипуляторов, делающих вид, что они влюблены в него по уши.