Что, в принципе, очень ожидаемо.
Однако, тот факт, что рассчитывать в этой борьбе придется только лишь на себя, заставляет его усмирить свой перемешанный со страхом гнев и задать себе такой тон поведения, который не будет злить Вэя.
Политика невмешательства в собственную судьбу.
Усок то и дело ощущает, как хватка на его теле становится то сильнее, то слабее, как его поворачивают и ведут, словно овцу на заклание, а ему остается лишь перебирать ногами и стараться не думать ни о чем. И несмотря на то, что сейчас настал тот самый наилучший момент, чтобы узнать, кто же такой Вэй на самом деле, Усок, находясь в его руках, даже и не думает предпринимать подобных попыток.
Он знает, что это убьет его.
Они с Вэем словно возвращаются по его следам, он явно ведет его обратно, и с каждым новым шагом навстречу выходу, Усок все больше и больше обретает силы снова существовать. Он возвращается из ада, из потустороннего мира, в который имел неосторожность шагнуть, преследуя сбежавшего оттуда черта.
До конца этого пути, до финальной точки остается совсем немного, и все чувства Усока напрягаются и нашептывают в его голову одни и те же слова, словно очередную мантру.
Не дергайся.
Но какое-то одно чувство так не делает. Какая-то капелька в его душе продолжает сопротивляться, и в тот момент, когда их крошечная делегация заступает на эскалатор, несущийся вверх, то его руки непроизвольно начинают сжиматься вновь, оставляя на руках противника еще более глубокие следы.
Усок спиной начинает чувствовать, как от этого напрягается Вэй, как ему неприятно, и это ненамного, но все же облегчает его собственные страдания. Они почти выбрались, и он даже боится думать в сторону того, что должно сейчас произойти.
…
Но самая соль шутки заключается в том, что ничего не происходит.
Вэй просто выводит его наружу, и Усок оказывается столь ошеломлен произошедшим, что на мгновение теряет связь с реальностью, и этого мгновения хватает для того, чтобы тот снова смог раствориться в толпе. Так, словно его здесь никогда не было.
А, собственно, был ли он?
…
Усоку требуется минут пять, чтобы прийти в себя, распрямиться, окончательно смахнуть слезы с уголков глаз и щек, и направиться на автобусную остановку. Что бы с ним ни произошло, а домой ехать все равно придется. И в данный момент… даже как-то хочется.
Он попытался снова заглянуть в себя и понять, какая часть его желает попасть домой для того, чтобы отдохнуть и позволить себе перезагрузиться, а какая часть желает снова найти письмо. Потому как, если говорить откровенно, после такого Вэй просто обязан ему написать. Иначе, это будет совсем неучтиво.
Дом встречает его своей сухостью и однообразностью, и Усоку кажется, словно все его содержимое в один момент побледнело на один тон. На полу лежало письмо, но он сделал перед самим собой вид, что не заметил его, и устремился прямиком в душ в надежде смыть с себя хотя бы каплю этого назойливого ощущения постоянно присутствия его рук на своем теле.
Пара метров, щелчки дверей, и вот Усок уже стоит, весь окутанный ощущением водного покрова на коже, и ему кажется, что в какой-то момент, еще очень давно, его жизнь перестала иметь всякий смысл. Впрочем, эта мысль не сильно долго задерживается в его словно опухшей голове, ее смывает в сток вместе с грязью с его насквозь пропитавшейся потом кожи. Смывает туда, где ей самое место.
Чересчур горячая температура воды и ощущение мнимой безопасности медленно, но верно выкачивает из него остатки сил, появившиеся в результате резкого укола адреналина, и он сползает на пол и несколько минут просто сидит, ни о чем не думая и, кажется, уже толком ничего не чувствуя.
Возможно, это длилось всего мгновение, но там, в глубинах подземелья, он признал свое поражение и сдался. И тот факт, что он все еще жив, означает лишь то, что Вэй захотел поиграть с ним чуточку подольше. Усок на каком-то животном уровне сопротивляется этой мысли, его инстинкты бунтуют против заключений его пораженного вирусом разума, но рациональная составляющая его личности практически всегда довлела над его чувствами. Кроме, конечно же, самых важных и значимых моментов.
С улыбкой на лице он вспоминал наставление своей мамы, которое она любила повторять с поразительной частотой, о том, что думать надо головой, а не жопой. Что ж, мама, видимо, родительские наставления действуют лишь до тех пор, пока родители оплачивают твою крышу над головой.
Усок, при всей своей ненависти к любым воспоминаниям из детства, иногда все же позволял подобным мыслям занимать пьедестал почета в его воображении, но заведомо добавляя в них очень много сахара, словно в чересчур горький кофе.
Джинхек.
Он продолжал высиживать самого себя на полу дешевой комнаты, и ему казалось, что грязь на его теле продолжала расти экстенсивно, все больше и больше выделяясь из его собственных размышлений. Душ откровенно не помогал.
Выйдя из ванной комнаты и даже не потрудившись толком вытереться, Усок первым делом включил весь доступный ему свет в квартире, но даже так все выглядело и ощущалось, будто у реальности резко выкрутили яркость в обратную сторону. Тем не менее, он не придал этому особого значения, потому как по сравнению с тем, какие невероятные «приключения» происходили с ним до этого, свет казался уже какой-то незначительной и совершенно не стоящей внимания мелочью.
Письмо никуда не делось, и он решил взяться за него не дробя, отчасти потому, что его нервы, натянутые до предела, рисковали попросту лопнуть от напряжения как тот самый воздушный шарик в толпе на улице. Он подошел к нему с низко опущенной головой, выглядя при этом смирившимся с наказанием ребенком, с него продолжали стекать капли воды, чертя своеобразный контур его передвижений по квартире.
Вода капала и на конверт, что совершенно не беспокоило обычно крайне дотошного в таких делах Усока, и он упал на свой излюбленный диван и разорвал внешнюю оболочку послания безо всяких церемоний.
«Дорогой Усок,
.
.
.
.»
И после этих, уже почти приевшихся ему слов шло четыре страницы абсолютной пустоты.
Усок, не поверив своим глазам, активно перебирал их, переворачивая с одной стороны на другую, но даже спустя пару минут на них не появилось ровным счетом ничего. Он вздохнул, вложив в это действие волну отчаяния, подступившую к горлу, откинул голову назад и опустил руки. Почему это все происходит?
Он играет с ним, как с котенком.
Нет.
Он играет с ним так, как играют со слабохарактерными людьми, которые ничего не могут сделать в ответ. Он и не мог, он мог лишь лежать вот так, не до конца обсохнув снаружи и полностью высохнув изнутри. И, каким бы странным это не казалось, он ощущал себя до боли спокойно, будучи вот таким. Но Вэй не был бы собой, если бы позволил ему расслабиться хоть на секунду подольше.
Завибрировал его телефон, на что Усок резко повернул голову, выныривая из своего эмоционального пузыря. Он оставил его в сумке на входе, и идти за ним не хотелось, но он пошел, поразительно быстро, стараясь сохранять баланс собственных эмоций и тела.
Содержимое сумки было вывернуто наружу, и покопавшись слега в ее вещевых внутренностях, он извлек телефон и провел пальцем вправо по экрану, даже не удосужившись посмотреть, кто звонит.
- Да?
0-\\\\\\\\\\\\-0000\\\\\-00000000000000000000\\\\\\\
Какое-то время в трубке было слышно только слабое дыхание, довольно сильные фоновые помехи и странное шипение, как от белого шума в телевизоре. Усок поджал губы и опустил голову вниз, ощущая дикое давление от нахлынувших эмоций, но быстро пришел в себя, как он уже успел научиться, распрямился, сжал телефон в руке и начал с открытой атаки.