«Ставлю 5000 на то, что твои коллеги в итоге просто захотели устроить себе «медовую» неделю. ㅋㅋㅋ Зайду завтра за ответом~~~»
Он критически осматривает свое послание и думает, что сегодня в него точно вселился бес. Ну кто так пишет? Ладно, хотя бы весело получилось. Однако, в тот момент, когда он собирается уже вернуться к барной стойке, чтобы передать записку, этот посланник черта на полставки останавливается и дописывает на салфетке: «Ким Усок». Ведь ему никогда не предоставлялось возможности назвать Джинхеку свое имя.
Он оставляет салфетку рядом с кассой, привлекая внимание Джинхека коротким «Возьмите!», и с гордостью отправляется далее навстречу делам дня сегодняшнего.
Оставшаяся дорога до работы не представляет собой ничего необычного: он добирается до школы, быстренько добегает до учительской, чтобы скинуть ненужные вещи, здоровается с коллегами и убегает в свой класс на первый урок.
Он… любит свою работу, конечно же. Однако, как и у любой профессии, у нее есть свои плюсы и минусы. В иные дни Усок думает, что минусов у нее больше, а иногда, что все же поровну с плюсами.
Осматривая внимательно свой класс, он вздыхает, понимая, что не особо готовился к сегодняшнему дню, и потому придется импровизировать. Он знает, что его дети любят больше всего именно те уроки, которые он ведет от души, когда он разговаривает с ними на отвлеченные темы, пусть даже в этом возрасте они и не способны понять всей глубины тех или иных проблем. Но такие уроки, как бы дети их не любили, оставляют его на целый день с такой разрывающей, ноющей болью в душе, так что он старается проводить их как можно реже.
Благо, в последний момент он вспоминает про контрольную, которую обещал дать им еще в конце позапрошлого урока, но тогда в школе сломался принтер, и он решил, что это тот самый знак, которая вселенная подает злобным учителям, чтобы те прекратили свои пытки. Что ж, знак знаком, а отложенную казнь придется возобновлять сегодня.
Урок за уроком он проводит тесты, рассказывает новые темы и повторяет старые, в общем, занимается своей обычной, очень ему привычной работой. И Усок уже было думает, что этот спокойный и размеренный день не сможет нарушить абсолютно ничего.
Сидя за столом в учительской после занятий, он заполняет журналы, попивая чай из своей огромной «офисной» кружки. Атмосфера вокруг поддерживается рабочая, но коллеги то и дело над чем-то смеются и чему-то удивляются. Это ни на секунду его не беспокоит, и он в очередной раз думает, что ему действительно повезло с коллективом, пока в комнату не заходит тот-самый-Ким-Чонвон, наверное, самый раздражающий элемент во всей его жизни.
Тот подсаживается к нему, и начинает о чем-то болтать, как обычно. Усок слушает его вполуха, продолжая заниматься своими делами. Он уже давно вывел для себя формулу поведения с этим мужчиной: просто иногда кивай и поддакивай в ответ на его «Не так ли?», и живи себе спокойно, насколько это вообще возможно.
Усок глубоко вздыхает, понимая, что за окном резко посерело. Видимо, снова будет дождь. Чонвон-сонбэ продолжает рассказывать о своих приключениях вчера в супермаркете. Он вынужден признать, что у его коллеги все же потрясающее чувство юмора, и он настоящий мастер рассказывать истории. Усок ничуть не удивится, если однажды узнает, что тот по вечерам сидит себе в своей квартирке (точно так же, как и Усок в своей) и пишет романы.
Усок откладывает последнюю на сегодня тетрадь, которую он должен был проверить, и поворачивается на полкорпуса к Чонвону-сонбэ, продолжая слушать его историю. У него очень яркая и выразительная мимика, он подкрепляет особые моменты в своем рассказе жестами, но они очень сдержанные и уместные.
Он не до конца понимает, почему чувствует такое раздражение к своему старшему коллеге. У них разница в десять лет, Чонвон-сонбэ выше его на голову, он очень мил и обходителен. Возможно, именно поэтому он так надоедает. Этой своей показной идеальностью. Ведь Усок проверил на собственной шкуре то, что идеальных людей на самом деле не бывает.
И поэтому он продолжает вежливо поддакивать на историю Чонвона, а сам достает свой ежедневник, чтобы записать туда итоги сегодняшнего дня, и распланировать следующий.
И в этот момент он замечает странное.
Открыв блокнот с помощью тканевой закладки на нужной странице, Усок обнаруживает, что у нее оборван уголок. Поначалу это удивляет и обескураживает его, ведь он никогда не отрывает ни страниц, ни тем более кусочков от страниц из своего ежедневника.
Но затем он вспоминает.
Он вспоминает письмо.
Он вспоминает, что в том чертовом конверте, который он убрал в чертов нижний ящик своей чертовой прикроватной тумбочки лежал кусочек чертовой бумаги, который вывел его из себя к чертовой матери. И он очень хочет сейчас ошибаться.
- Сонбэ, извините, я вспомнил кое-что важное, мне нужно идти, - бросает он своему собеседнику, и начинает спешно собираться, скидывая все подряд в свою многострадальную сумку.
- А, ну, конечно… бегите. Надеюсь, Вы взяли с собой зонт, сегодня явно будет дождь.
-Что?.. А, да… да, взял. Спасибо вам, до свидания.
Усоку было глубоко и сильно наплевать, что буквально весь коллектив провожал его странными взглядами. Впрочем, это сейчас было последнее, о чем стоило волноваться, ведь его уже и так давно считают странным и высокомерным, хоть и не говорят об этом в глаза.
Он устремился вдоль по коридорам, что выглядело для него как один большой забег по лабиринту минотавра, из которого нет выхода, и где все похоже между собой, словно было выполнено с помощью огромной копировальной машины. Его слегка потряхивает, а где-то в груди поселяется ноющее чувство уже даже не просто плохого предчувствия, а откровенной паники.
Выбежав из двери, еле-еле успев перепрыгнуть порог (ему сейчас еще только не хватало упасть для полного счастья) он рванул на автобусную остановку, спустя какое-то время переходя на быстрый шаг, потому что его организм никогда не выдерживал длительных забегов.
Он толком не понимал, почему он так волнуется, ведь ничего страшного еще не произошло, и даже не было особо отчетливых намеков на то, что может случиться именно самый худший сценарий.
Но при этом он все прекрасно понимал.
«Почему именно сейчас?» - эта мысль, оформившись в его сознании, начала преследовать его, словно тень в очень солнечную погоду, и как бы он ни пытался от нее избавиться, это не помогало.
Ни музыка, ни кусание губ, ни заламывание пальцев, ни шум автобуса, ни жара, ни толпа, ни локоть в его спину, ничего не помогало. До дома оставалось минут семь езды, и Усок убеждал себя, что ему нужно просто это перетерпеть, как сильную головную боль. А потом он приедет домой, поймет, что кусочек бумаги не подходит, и все встанет на свои места. Он успокоится, сделает себе кофе (или нальет виски) и продолжит свой день как ни в чем не бывало.
Либо же нет.
Все на самом деле было вот так просто.
В какой-то момент он словно бы выгорает до конца, и его лицо приобретает спокойное, почти мертвое выражение, и таким образом он доходит до своей квартиры, преодолевая последние препятствия в виде выхода из автобуса, пути до дома, подъема на второй этаж и всех прочих мелких и не очень событий.
Дома за ним, как обычно, захлопывается дверь, отрезая его от чего бы то ни было, что осталось за ней. Он, как обычно, вздыхает, но на этот раз уже не от облегчения, не от того факта, что он наконец-то мог сбросить свою уличную маску. Его вздох был с оттенком отчаяния и сбившегося от длительного работа-домового марафона. Он скинул на пол сумку, но затем, словно очнувшись от наваждения, присел на пол рядом с ней, и вытряхнул все ее содержимое наружу.