— Лиса, мне нужно с тобой поговорить, — произносит Джексон, после того как совещание объявляется оконченным и сотрудники поднимаются со своих мест. Не похоже, чтобы он пересмотрел свой подход к разделу имущества, либо собирался поинтересоваться, как дела у Юны: несмотря на то, что его тон миролюбив, лицо напряжено, в позе читается вызов.
— Можешь говорить при мне, — холодно обрубает Тэхён. Он встает рядом и кладет руку мне на талию, не обращая внимания на взгляды, устремленные на нас со всех сторон.
Все это тоже слишком преждевременно, но я никогда не продемонстрирую это никому их присутствующих. Тэхён должен знать, что я всегда буду играть на его стороне.
— Я хочу поговорить со своей женой наедине, — глухо произносит Джексон, отрывая взгляд от ладони, покоящейся на мне. — Она все еще в браке со мной.
— Затянувшаяся ошибка, которая скоро будет исправлена. Ты потерял право разговаривать с ней, когда поднял на нее руку.
— А с ним ты не такая разговорчивая, как я посмотрю, — язвительно выплевывает Джексон, переводя взгляд на меня. — Все твое дерьмо приходилось выслушивать только мне. Или ты его боишься? Правильно делаешь. Но насильником почему-то считаешь меня, при том, что твой любовник за деньги избивал людей.
Все-таки Джексон трус. Потому что вместо того, чтобы разговаривать с Тэхёном, предпочитает нападать на меня.
— Я молчу, потому что мне нечего добавить к сказанному. Ну кроме того, что я горжусь тем, кем стал Тэхён, избивая людей.
Рот Джексона дергается, словно у него начался нервный тик, или его стошнит.
— А вы отлично спелись. Нужно было оставить тебя ему тогда, а не пытаться прошибить лбом стену. Оба жестокие, ущербные манипуляторы. С нормальными людьми у вас нет ни малейшего шанса.
С этими словами он разворачивается и идет к двери. Предчувствуя опасность, я перехватываю руку Тэхёна до того, как он успевает пойти за ним. Ему действительно на плевать на окружающих — они не помешают ему наказать Джексона за брошенные слова.
— Гребаный слизняк, — цедит Тэхён, когда дверь захлопывается.
— Не нужно, — я кладу ладони ему на скулы и заставляю посмотреть на себя. — Ему сложно. Он проиграл. В компании его не принимают всерьез. Мы разводимся. Это просто слова.
Тэхён продолжает смотреть на дверь, и я действую по наитию: прижимаюсь к нему губами. Сейчас мне кажется, что так нужно и потому что мне так хочется. Его плечи скованы агрессией, тело напряжено, но он мне отвечает. Его язык касается моего, проникает глубже, руки, сжатые в кулаки, расслабляются, вновь ложатся мне на талию, с силой сжимают и тянут к себе. Мое дыхание сбивается, и в животе становится горячо. Пусть сейчас в Тэхёне говорит злость, это не отменяет того, что я хочу его целовать.
Тэхён поглощает мой рот, скользит ладонями к бедрам, обхватывает их, и приподняв, толкает меня к столу. Его дыхание такое же шумное и прерывистое, как и мое, пальцы требовательны и нетерпеливы, через брюки отчетливо угадывается эрекцию.
— Настолько на всех наплевать? — шепчу я, когда он начинает задирать мою юбку.
Ладони застывают на моих бедрах, расширенные зрачки, не мигая, смотрят в мои. Вздох, второй, третий. Черты его лица смягчаются, и Тэхён отступает назад.
— Через час встречаемся на парковке, — хрипло произносит он, пробегаясь пальцами по волосам. — Юна не должна ждать.
Я киваю и, соскользнув со стола, поправляю юбку. Щеки горят и сердце вновь бьется в том самом правильном ритме. Какова бы не была пропасть между нами, мы ее преодолеем. Мне просто было необходимо напоминание.
Возле выхода в конференц-зал, я останавливаюсь, потому что мне нужно спросить. Два дня я не решалась, но сейчас момент кажется подходящим.
— Вторая гардеробная рядом с твоей спальней. Она размером с хорошую комнату и рассчитана на того, у кого действительно много вещей. Ее проектировали для Руми?
Затаив дыхание, я слежу за его реакцией: Тэхённе отводит глаза, голос звучит твердо:
— Я никогда не собирался жить с Руми.
Как и всегда он немногословен, но я и сама хороша в поисках ответов на свои вопросы. В наших обстоятельствах кажется совершенно невероятным, но сейчас я почти уверена: этот дом он строил с мыслью о том, что в нем буду жить я.
========== Глава 41 ==========
Я вынимаю чашку двойного эспрессо из кофемашины и, сделав глоток, тяжело опускаюсь на стул. К концу пятого дня, который мы с Юной проводим в доме Тэхёна, бодрость дает сбой: я засыпаю глубоко за полночь и поднимаюсь рано утром, чтобы Юна случайно не увидела нас с Тэхёном в постели. Рано или поздно это все равно произойдет, но мне хочется сделать так, чтобы она была к этому готова, и по крайней мере, успела проникнуться к Тэхёна глубокой симпатией.
Выключив плиту, я снимаю со сковороды панкейки — любимый завтрак Юны. Не знаю, действительно ли они нравятся Тэхёну, но каждое утро он ест их вместе со своей дочерью. Из-за того, что после обеда он уезжает из офиса вместе со мной, все утро и половину ночи он проводит, работая у себя в кабинете, так что на недосып вряд ли могу пожаловаться я одна.
— Мам, я не могу найти ту голубую рубашку, в которой ходила в школу вчера, — Юна заходит на кухню, одетая лишь в юбку и майку, и трет заспанные глаза. Сейчас она мне особенно напоминает Тэхена в юные годы: для своих лет она высокая и худощявая, яркий рот немного припух от сна.
— Ты хочешь надеть непременно ее? — я подхожу к дочери и, по обыкновению присев на корточки, обнимаю. — Мы можем сесть позавтракать, а потом поискать ее вместе.
— Она очень мягкая, и Сехун сказал, что она мне очень идет.
— Кто такой Сехун?
— Он учится на год старше и красиво одевается. Думаю, в этом вопросе ему можно доверять.
— Значит, Сехун. Он нравится тебе?
— Я думаю, что он красивый. И он не назойливый как Роун.
Теплое покалывание на щеке заставляет меня поднять глаза и встретится с задумчивым взглядом Тэхёна, застывшим в дверях кухни.
— Садись за стол, и потом я помогу тебе найти рубашку, — я отпускаю Юну и выпрямляюсь. — Доброе утро. У нас сегодня снова панкейки.
— Не имею ничего против. Мне нравится, как ты готовишь.
Тэхён идет к столу, за которым орудует Юна, готовя для себя традиционный утренний какао, отодвигает стул, чтобы сесть, но неожиданно застывает. Мне требуется мгновение, чтобы понять, почему: он увидел родинку, которую я на протяжение пяти лет целую перед сном. Его бабочку, которая получила шанс на новую жизнь, осев на плече дочери.
Вряд ли меня можно назвать сентиментальной, но эти двое — всегда исключение. Вместе они поднимают во мне такую бурю эмоций, которую я не в силах контролировать. В горле собирается ком и в глазах начинает покалывать. За такие мысли многие матери меня распяли, но я твердо знаю, что не смогла бы полюбить своего ребенка настолько, будь его отцом кто-то другой.
— Я делаю какао, — очевидно, почувствовав на себе преувеличенное внимание, Юна разворачивается к Тэхёну. — Мама говорит, что он у меня получается вкуснее, чем у нее.
— Я бы хотел попробовать.
— Ты можешь взять мою чашку, если хочешь, — произносит Юна, немного подумав. — Я сделаю себе еще.
Я сдавливаю пальцами уголки глаз до того, как из них вытекут слезы. Вряд ли Тэхён может в полной мере оценить то, что только произошло. Юна ревнивая ко всему, что считает своим: будь то еда, вещи или игрушки. Мороженым на моей памяти она делился лишь со мной, и такое ее поведение часто вызывало недовольство у мамы. Она считает это признаком невоспитанности, я же горжусь тем, что моя дочь умеет отстаивать свои границы. И вот сейчас она добровольно отдает своему отцу приготовленный какао. В моих глазах это настоящее чудо.