Потом, опять же, людей координировать пришлось, ладно хоть не свадьба и приглашения не надо писать.
Но за все эти хлопоты с моргом, кладбищем, гробом, церковью и рестораном я даже благодарен. Не, серьезно, это все помогло мне отвлечься.
И даже стало как-то хорошо, ну, спокойно, что ли. Вплоть до отпевания. Когда я увидел Марка с венчиком на голове, мне стало плохо. Я рыдал, как ребенок, я не мог дышать. Ну, вот, опять сам себя наказал, а Богу и пальцем шевельнуть не пришлось.
Мне хотелось умереть тогда же, чтоб меня сразу не стало. Но нельзя умереть, когда хочется, выключиться просто, как телик, и это беда.
Все от слез стало светом, священник, который причащал нас, провожал Марка в последний и самый важный путь. Почему я никогда не спрашивал у Марка про отпевания? Про те молитвы, которые тогда читаются. Ничего же не было понятно.
От церковного запаха чуть обморок не настал, я никак не мог сосредоточиться, и мне совсем не верилось, что я вижу его в последний раз. На меня напало странное онемение, словно я тоже в гробу лежал, как бы мертвый, но живой. Не знаю, как так половчее объяснить.
Казалось мне, что я не умираю, а умер вообще. И вот надо мной поют, чтобы я воскрес к жизни вечной, а я не могу, не могу воскреснуть, я как камень.
К потолку возносились молитвы, и всякий раз, когда я слышал имя Марка, я вздрагивал. Его имя священник произносил часто. А, может, мне просто казалось так, а?
Не знаю. При мне его отпевали, но как бы и не при мне. Я лучше, чем себя, Светку помню. Она стояла и смотрела на Нерона, как на чужого человека. Такая на него похожая.
Это странно, наверное, когда смотришь, а у него, у тела, твои черты. Вот он лежит, а вы похожи. Мне странно было, когда батя того, откинулся. Я не смотрел на него. Мать сказала потом, что, конечно, башку ему делали, в итоге он изменился немного, но все равно.
Всегда это страшно и такая муть.
Помню, после отпевания вылез покурить, от слез глаза болели, я почти ничего не видел. Скуривал сигарету в три-четыре затяжки и тут же начинал новую. Потом повезли на кладбище. Больше всего я ссыковал, что опять с участком облажаемся, почему-то было страшно, что не там похороним.
От Арины еще всяких обмороков ожидал, это меня напрягало. А, может, я просто, как говаривал Марк Нерон, проецировал. Психология, ну, да.
Когда Нерона, говаривавшего так, зарыли, ко мне подошел наш главный. Он очень хорошо выглядел, лощеный такой мужик, сразу видно — жизнь удалась.
— Это ты, Автоматчик, все организовал? — спросил он.
— Я.
— Нормально вышло.
— Спасибо, — ответил я. Сказать "отлично" про кого-нибудь, кроме себя любимого, главный бы точно обломался. А, может, просто случай не тот.
— С Нероном хуево вышло, — сказал он.
— Да, — ответил я. — Хуево вышло.
Мне вдруг стало совершенно все равно, что он мне скажет. Как будто я не к этому шел, а куда-то вообще в другое место и в другое время. Небо над нашими головами затянуло тучами, пора было на поминки, но мы стояли у могилы, и главный смотрел на меня, будто хотел что-то понять.
— А вообще ты как? — спросил он.
— У меня недавно сын родился, — ответил я.
— Поздравляю. Как назвали?
— Марк. Я подумал, раз так вышло, что это мистика какая-то. Надо так назвать.
Он достал пачку сигарет, не спеша закурил.
— Нерон был мужик умный, — сказал он, протянув мне пачку. Полна пачка трубочек мира, так сказать. Бывает иногда, что люди, как животные, и не по словам, а по жестам понимаешь, как они к тебе.
— Умный, — сказал я, — Нерон, царствие ему небесное, вообще был мировой мужик. Не знаю, как теперь без него. Такой друг мне был.
— Да я видел, тебя порубало что-то.
Значит, смотрел на меня. Ну и хорошо, хоть я и не играл, а здорово вышло, по итогам.
— Я чего хотел сказать, — неторопливо продолжил главный. Он всегда говорил так, словно у него было все время мира и ни каплей меньше. Ничто вокруг его, казалось, в этот момент не интересовало. И вот собирался дождь, а мы все стояли друг перед другом, и даже когда с неба сорвались первые капли, а люди стали рассаживаться по машинам, главный не обратил на это никакого внимания.
Мы остались у могилы Нерона одни.
Главный не спеша достал зонт, раскрыл его и договорил:
— Он был человек очень умный, но скрытный. Ты к нему был ближе всех. А у нас сейчас только-только с Туркменией все пошло, как надо.
Единственное, оставалось пококетничать.
— Ну, сам же знаешь, я московскими делами занимаюсь. Что там у него в ближнем зарубежье творилось, это я не врубался.