Уж такой, какая получилось. И счастливой семьей, ну, не без перекосов, а как-то в целом.
И все-таки я знал, что это ненадолго.
Чем дальше, тем лучше я это понимал. Нормально мысль оформилась у меня после того, как я проводил в Антверпен Арину и Свету.
Мы стояли в Шереметьево, в освещенном, как церковь, зале. Вернее, тогда мне казалось, что он так освещен. Может, свет был золотой такой от моей усталости, а, может, они лампы сменили. В любом случае, на меня напала странная тоска, словно Арина и Света были мне так же дороги, как Марк Нерон.
Но логично, в принципе, они ведь все, что от него осталось.
Я сказал:
— Ну, удачи вам на чужбине, чего еще добавить?
Света выглядела непривычно серьезно. Казалось, она сильно повзрослела. С детского лица на меня смотрели глаза молодой девушки, тревожившейся о будущем.
Арина сказала:
— Вась, тебе удача нужнее.
— Ну, да.
Арина осмотрела меня, и мне вдруг стало стыдно. Я носил берцы под строгий костюм, совсем как Марк Нерон.
— Все будет хорошо, — сказала она. — Все все забудут.
Я потер глаза, чтобы не расплакаться от этого света.
— Вы как долетите, хоть позвоните мне. И вообще держите в курсе, где вы там, что вы там?
— Посмотрим, — сказала Арина. — Я не думаю, что все это должно быть рядом со Светой.
Все это, то есть, я тоже.
— Да, — сказал я. — Все понимаю.
Арина сказала:
— Спасибо тебе за помощь. Все это очень важно. Я не забуду.
— Да, — сказал я. — Мне зачтется. Может, Бог чего простит.
Света вдруг крепко обняла меня.
— Пока, дядя Вася!
Может, она так в меня вцепилась, потому что на мне был костюм, как у ее отца, и пахло от меня одеколоном, похожим на его одеколон, и даже крест у меня на груди висел такой же.
— Пока, малыш, — сказал я, погладив ее по голове, а у Арины я неожиданно спросил:
— Ты простила его?
Но она только покачала головой, и это решило все.
Арина со Светкой отправились на регистрацию, и я понял, почему-то только сейчас, что закончился некий этап моей жизни, что все уже невозвратимо, и я никогда не приду в квартиру Нерона, как в старые добрые времена, потому что ее продали.
Даже вещей его не осталось. Разве что книжки, которые я не удосужился вернуть.
Некоторое время я смотрел, как продвигается очередь на регистрацию, а потом пошел вон из сраного аэропорта. Я долго просидел в машине прежде, чем выехать с парковки.
Я еще не знал, как скажу все Саше. Наверное, прям как есть. Ну, а что?
Марк Нерон был человек с мозгами, но не учел про Арину, про Свету, что им лучше через это не проходить.
А я был лучшей версией Марка Нерона. Я способен учиться на чужих ошибках.
Когда я умру, Сашу некому будет защитить. К ней станут приходить серьезные люди и требовать моих денег, а она совсем ничего в этом не понимает и не сможет выкрутиться. Останется без гроша в кармане, если вообще жива.
А еще ее могли взорвать со мной в машине, какая была бы славная ирония, ну?
А еще ее могли похитить. Могли похитить Марка. О чем я вообще думал, когда ввязывал их во все это? О себе, конечно. А тут я впервые решил подумать о них. О том, как сложится их жизнь.
Марк может успеть вырасти и полюбить меня прежде, чем я умру. Тогда он повзрослеет в один день, как Света.
Саша может погибнуть вместе со мной. Да что уж там, зачем мелочиться, может, мы сдохнем втроем?
Я ощутил все это очень остро, просто невыносимо. И я врубился, что теряю время. Все могло произойти когда угодно, а я тут сопли жевал.
Решение это созрело у меня довольно давно, но как бы отдельно, я его не замечал, а оно росло.
Я должен был отправить Сашу и Марка за границу. В тот момент, когда я, наконец, произнес это для себя, вслух, в пустой машине, я вдруг пожалел, что оформил отцовство на Марка, что он носит мою фамилию.
Сколько гемора будет с документами, да и к ни к чему это все было, раз я ему буду не отец.
Мне нужно было, даже необходимо было не только отправить их за границу, но и расстаться с ними в подлинном, в реальном смысле. Чисто конкретно, мне нужно было их кинуть.
Но я предпочитал об этом так не думать.
Я не хотел страданий для Саши и для нашего сына. Куда легче отпустить человека, когда он жив. Ну и вообще, со мной они никогда не будут в безопасности. Вот я приеду, к примеру, на день рожденья Марка, и случится какой-нибудь пиздец. Кому это нужно?
До меня вдруг дошло, что для тех, кого я любил, у меня всегда получалось сделать хорошо и даже идеально лишь одну вещь — исчезнуть. И только эта вещь была моим женщинам полезна и нужна.