— Вот, короче так. Ты потирай.
— Ладно, — сказала она растерянно, а потом вдруг улыбнулась. — И все?
— Ну и все, — сказал я. — Да, реально, все. Я только лягу, лады?
В особо дорогие салоны я никогда не ходил. Дорогие шлюхи льстивые, от них вообще никакой правды не добьешься, в смысле, мне почти нравилось осознавать, что я им не особенно-то и нравлюсь. Хуже было бы, если бы они мне так ловко и ласково врали.
В совсем дешманских салонах на конце непременно вытащишь венеру из пены морской. Так что я выбирал что-то среднее, типа не совсем убогое, но и не роскошно все, как Нерон любил.
А средняя ценовая категория это: кровать обычная, но простыни уже красные, шлюхи тебя не матерят, но смотрят, как на уебанца, минет с резинкой, но старательный, и так далее и тому подобное.
Серединка на половинку.
Вот, и лег я, в общем, на эти красные простыни, весь одетый, даже в ботинках, и она села рядом, пристроила палец к моему лбу.
— Выше, — сказал я. — Давай, повыше.
— Поняла, — ответила Настя деловито. В тот момент я ей, кажется, понравился.
Она прижала палец к моему лбу, ровно там, где надо. Я закрыл глаза и представил Зою, ее нежный, когтистый пальчик. Потом открыл глаза и уставился в окно, на гнущиеся под ветром деревья. А говорят, что в прошлое нет возврата. Врут все, закрой глаза да возвращайся, сколько тебе надо.
Настины движения, сначала неловкие, затем нежные, успокоили меня, и я уснул. Она меня не разбудила. Когда я очнулся, Настя лежала рядом.
— Доплати еще за час, — сказала она.
И я сказал:
— Нет проблем.
А она сказала:
— И еще приходи. Когда только хочешь. Считай, для тебя я всегда свободна.
— Круто, — сказал я. — Вот это мне свезло.
Я еще был сонный и не совсем понимал даже, на каком я свете. Сердце колотилось в груди, словно, пока я спал, здесь прошел кто-то, кого я давно хотел увидеть. И я пропустил его. Или ее. Скорее, наверное, ее.
В общем, на улице я вдруг, под ужасно злым ветром, подумал, как прикольно все вышло в моей жизни, что было столько любви. И пошел зачем-то к Юречке.
Он со мной не разговаривал, потому что я бросил Сашу и сына. И я очень хотел помириться, вот честно. Юречка открыл дверь не сразу, а потом едва не захлопнул ее у меня перед носом.
— Ну, подожди! — сказал я.
— Что тебе надо, Вась?
— Причем здесь вообще Саша и Марк? Ты их и видел-то пару раз!
— При том, — сказал Юречка. — Ты бросил свою жену и сына.
— Мы не были женаты!
Юречка сказал:
— Я имею в виду, ты бросил свою семью. Ты считаешь это правильным?
Господи, ну и зануда.
— Да, — сказал я. — Я считаю это правильным. Это ради их же безопасности. И я их обеспечиваю.
— Конечно, Вася, ведь деньги все решают.
— Может, не будем с тобой говорить в коридоре?
Он все-таки впустил меня. В его новенькой однушке пахло так же, как в нашей квартире в Заречном. Ну, вот этой унылой, консервированной жизнью.
Я прислонился к двери и сказал:
— Я так от всего устал. Юра, брат, я устал.
— Да, — сказал Юречка очень сдержанно. — Наверное, такая жизнь очень утомляет.
— Очень утомляешь меня ты, — сказал я, а потом прижал пальцы к вискам, меня тошнило, нестерпимо заболела голова. Насколько хорошо мне было с Настей, настолько плохо стало сейчас в этой обросшей Юречкиной безысходностью квартире.
Я сказал:
— Юречка, Господи, когда это все закончится-то, а? Когда, скажи мне?
— В любой момент, — сказал Юречка, почесывая щеку. Я глядел на его пустой рукав и вспоминал Кандагар. Я так и не решился сказать ему, что я там был.
— Хочешь поесть? — спросил Юречка.
— Нет, — сказал я. И мы пошли на кухню, и просто курили, потом Юречка сделал кофе. Он так ловко обращался со всем единственной рукой, как я никогда — двумя. Поставил передо мной чашку и сказал:
— Вася, Господи, во что ты превратился?
Он даже не верил до конца в то, что со мной случилось. А ведь Юречка только один раз, в общих чертах, послушал мою историю. И вот как его впечатлило, аж смотреть на меня не мог.
А говорят кровь — не вода. А, может, вода все-таки?
— Юречка, — сказал я, отпив горячего кофе, утерев заболевшие губы. — Господи, а мог я кем-то другим стать?
— Мог, — сказал Юречка. — Сам знаешь, что мог. Все как угодно могло сложиться. Ты сам это выбрал.
Жестокая, но правда.
А Юречка глянул в окно, веточки стучались в него, словно просились в квартиру.
— Если бы только папа не выпал из окна.
А Юречка-то и не знал, что папа никуда не выпадал, а сиганул сам, совершенно по своей воле. Это была наша с мамочкой тайна.