Серые стены домов.
Темное небо.
И бледная долька луны, которая ныне и днем не исчезала. Ветерок... и снег, но мелкий редкий.
- Гроб среди иных гробов... и груз стандартный, человека, который не первый день и даже не первый год занимается торговлей. Его знают. К нему привыкли. И не досматривают столь уж пристально. А если предположить, что некто, обличенный властью, настоятельно порекомендовал не проявлять излишнего рвения и вовсе не совать свой нос в груз уважаемого купца... намекнул, что купец этот имеет отношение к делам, слишком сложным и секретным, чтобы в них мешались простые таможенники...
Проклятье!
Тысяча проклятий!
Все получается... отвратительно. И мерзко. Но логично. До отвращения логично...
- Значит, вы думаете, что...
- Я пока думаю, что нам с вами старательно подсовывают вполне конкретную версию и, более того, конкретную личность, - князь остановился у витрины с часами.
Массивные напольные, донельзя напоминавшие недавние гробы, разве что чуть приукрашенные резьбою. И махонькие, с кулачок, утонувшие в завитках и медное чеканке. Каминные.
И настольные.
Раковины карманных.
И даже тонюсенькие браслеты с вовсе крошечными наручными.
- Имя вашего жениха всплыло недавно, верно? При прошлом расследовании... и те два года, когда Кричковец ожидал казни, о нем никто не упоминал?
- Не упоминал.
Князь качнулся, уставившись не то на часы, не то на собственную тень в витрине.
- И первым о нем заговорила твоя соседка, а потом ее убили... убийство - лучший способ привлечь внимание к чему-либо... или к кому-либо. Дальше проще. Связать имя твоего благоверного с потерпевшими. Отметить факт их тихого исчезновения... про гробы, полагаю, ты бы тоже додумалась сама, не так это и сложно. Для них, полагаю, тела нам и оставили, - он щелкнул по витрине пальцем. - А заодно припомнила бы пяток-другой преподозрительных моментов из вашего общего прошлого. Все это красиво... слишком уж красиво, чтобы быть правдой. К слову, полагаю, что наш новый свидетель, почтеннейший пан Белялинский, уже мертв и рассказать ничего не способен... тоже, если подумать, подозрительно...
Глава 4. О союзниках неожиданных
Глава 4. О союзниках неожиданных
Во мне постоянно борются добро и зло, но все время побеждает дурь.
Из последнего слова некоего пана Р., вора, мошенника и многоженца, произнесенного пред великим судом.
Пан Белялинский, против ожиданий, был еще жив. Он лежал на кровати, глядя в потолок и силясь позвать кого-нибудь. Однако же из открытого рта раздавался лишь тяжкий сип. И сомнительно было, чтобы кто-нибудь его услышал.
И табличка на двери... пан Белялинский просил не беспокоить...
...кто ж знал?
...она расстроится... или нет? Переменилась... куда исчезла та хрупкая застенчивая девочка, которая так радовалась каждой безделице?
...или не было ее никогда? Выдумал... сочинил... теперь вот поплатился.
С хрипом пан Белялинский все ж сумел повернуться на бок. Боль в груди усилилась и разлилась, заполняя все его тело. И потому, когда протяжно заскрипела дверь, пан Белялинский сперва решил, что скрип этот ему почудился.
Бывает перед смертью, он слыхал.
Но нет.
Вот и пол застонал. И свет окна заслонила знакомая фигура.
- Т-ты... - получилось сказать.
- Я.
Он присел на кровать и положил руку на грудь пана Белялинского.
Полегчало. Боль отползла. И сердце застучало ровно, спокойно.
- Ты... меня все равно убьешь?
- Лежи тихо, - велел гость, руку убирая. Тотчас жар нахлынул, но был он... потише? Полегче? Да, пожалуй что... и терпимо уже.
Гость же снял перчатки и положил их на прикроватную тумбу.
Пальцы размял.
- А говорили же тебе, обратись к целителям, - с упреком произнес он. - Нет, упрямый.
- Я... обращался...
- И что?
Он сам расстегнул сорочку пана Белялинского и провел белесым ногтем по груди, будто разделяя эту грудь пополам. И холод от прикосновения проник сквозь кожу. Рот наполнился вдруг горькою слюной, которую пан Белялинский глотал, но ее лишь прибывало и прибывало, пока он не понял, что вот-вот этой слюной захлебнется.
- Плюй на пол, - велел гость.
- Зачем ты...
- Я забочусь о своих партнерах, - он воткнул пальцы в грудь, и те пронзили, что бледноватую пупырчатую кожу, что дряблые мышцы, что кости. Последние только хрустнули, и пан Белялинский ощутил, как расползлись они, будто мокрый сахар, пропуская чужую руку. - Не бойся. Будет неприятно, но результат того стоит.
Пан Белялинский закрыл было глаза: слишком уж страшно было видеть этакое - руку, торчащую из его груди.