А предчувствиям своим она доверяла.
- Поверьте, за этим дело не станет...
- От как не станет, так и... - она вздохнула и с некоторой поспешностью, которая хозяйке определенно пришлась не по нраву, сменила тему. - Слыхали? В городе упырь завелся.
- Неужели?
Панна Белялинска с немалым трудом удержалась, чтобы не разбить кофейник о покатый лоб подруги. Вот же... чего ей, спрашивается, еще надо? Молод.
Хорош собой.
Состоятелен. При титуле.
А она носом крутит, будто заподозрила чего...
- А то, - панна Гуржакова откинулась на диванчике и, сцапав третий уж эклер, отправила его в рот. А эклеры ныне недешевы, и пусть получилось рассчитаться с некоторыми долгами, но... это еще не значит, что всяких тут эклерами закармливать можно. - Влюбленный...
- Кто?
- Упырь, - она и пальцы облизала, совершенно не чинясь.
- В кого влюбленный? - панна Белялинска изволила изобразить интерес и удивление. Удивление было наигранным, а вот интерес - вполне себе живым. Упырь...
Упырь - это необычно.
А необычное - дорого.
- Кто ж знает, - пожала панна Гуржакова полными плечами. - Говорят, ходит, рыщет, ищет свою суженую...
Она поерзала, потому как диванчик с виду прелестный, оказался жестким до невозможности.
...и подсвечники на каминной полке явно позолоченные.
- А куда пропали твои нефритовые кошечки? - панна Гуржакова ткнула пальцем в ту самую полку, где в прошлым годе имела честь лицезреть пару очаровательных статуэток из нефриту.
- Переставила в другое место... значится, рыщет, говорите? Влюбленный... и как определили, что упырь?
- По крылам... а чего переставили? Хорошо ведь смотрелись...
...и ваза, помнится, стояла перед лестницей цианьская, какого-то там веку, древность, стало быть, немалой стоимости. Куда подевалась?
...а ткань, если приглядеться, крашеная. Нет, в том беды нетуть, но крашена неровно, стало быть, перекрашивали... и было у панны Белялинской бархатное платье бледно-ружового колеру, от его, выходит, и перекрасила на красный. Девки ейные и носу в гостиную не кажут. Куда подевала? Или велела наверху сидеть, потому как им и перешитых нарядов не досталось?
Темнит она.
И женишок этот. Уж больно ко времени объявился, что бес из коробки... до того о сродственниках своих панна Белялинска не упоминала даже, а тут вдруг... нет, не надобно им этакого счастья.
Решение далось легко и панна Гуржакова вздохнула с немалым облегчением, будто камень с души свалился. Правда, подруженьке, которая глядела внимательно настороженно даже, она ни слова не сказала: ни к чему.
Просто...
Просто придет молодой человек важную разговору, а там... там панна Гуржакова чего-нибудь да придумает, вежливого, чтоб отношения не портить... а если не получится вежливого, то... то и демон с ними, с отношениями...
Родная дочь ей всяко дороже.
Родная дочь думала о том, что если ей еще раз поцелуют ручку, то она не сдержится и ручкой оною приложит нахала по уху, даром, что уши у жениха были крупными и розоватыми. Слегка оттопыриваясь, они вносили ноту диссонанса в изящное его обличье. И вот странное дело, сама-то Гражина никогда прежде не считала себя красавицею, а потому придерживалась мнения, что судить по людям надобно не по внешности, теперь же...
- Вы так прельстительно прелестны, - жених изволил наклониться к самому уху, в которое дыхнул ядреною смесью одеколоны и мятного ополаскивателя для рта.
Матушка тоже такой пользовала.
А еще пастилки рассасывала, чтоб, значится, дыханье обрело легкость и изящество, как сие писали в рекламном листке. Гражине всегда ж непонятно было, легкость легкостью, но изящество?
- Я как увидел вас, так весь прозрел, - ручку слюнявить он, верно, почуявши скептический настрой невесты, поостерегся, зато подвинулся ближе.
Еще немного и спихнет ее с диванчика.
Впрочем, отодвигаться Гражина не стала - некуда. Да и матушка следит зорким глазом. И небось, не одобрит подобного поведения, зудеть станет, выговаривать... этот-то ей по нраву... конечно, и странно даже, что самой Гражине жених не глянулся.
Ведь хорош.
Красивей даже князя, хотя... князь, тот настоящий, пусть и с хвостом, а вот этот. Гражина глядела и не могла понять, отчего же несомненная красота Вильгельма оставляла ее равнодушной.
Высок.
Строен.
Черты лица правильные... лопоухий... так это почти незаметно.
А вот дурость - так очень даже заметно. Что жених не шибко умен, Гражина поняла сразу, стоило ему рот открыть. Ну не будет разумный человек сходу другого разумного человека в благоглупостях топить.
- Вы прям меня вдохновили, - промолвил жених, приложивши обе руки почему-то не к сердцу, но к животу.