— Слушай, а тебе эту девчонку совсем не жаль? — поинтересовался он, сделав длинную затяжку.
— Да что вы все заладили… не жаль! Не жаль! — воскликнула панна Белялинска, вскочив с диванчика. — Никого не жаль! И…
— Успокойся, — жестко велел Вилли. — Я ж просто так, для информации.
Он выдыхал дым медленно, выпуская тоненькой струйкой.
Выдохнул.
И глаза закрыл. Лег, запрокинув голову…
— Я знаю, что не жаль… тех девок не жалеешь, и эту тоже…
Она застыла.
Знает?
Откуда? Он в доме, но… но в этом доме не говорят о делах, о которых говорить опасно. Да и товар… подземелья подземельями, однако панна Белялинска после того раза больше не заглядывает в них. Есть иные места…
— Не дергайся, — лениво произнес братец. — И не притворяйся, что не понимаешь, о чем говорю. Мне Мария все рассказала…
— Дура!
— Женщина, — он пожал плечами. — Девушка… наверное… слишком давно девушка… ей бы замуж… вот и тянет, к кому попало.
Панна Белялинска с трудом сдержала гнев.
Вот…
Дура!
Дважды дура… повелась на смазливое личико?
— Опасную игру ты затеяла, — меж тем продолжил Вилли, не открывая глаз. — Одно дело всякую ерунду через границу таскать, по головке, если поймают, не погладят, верно, но… другое дело — такие штуки… тут не каторга, дорогая… тут костром дело пахнет.
— Костры отменили.
— Не для таких дел. Поверь. Для тебя, коль вскроется, разложат… и местные дровишек принесут.
— Зачем ты это говоришь?
— Затем, что любопытно, — он выронил трубку. — Как далеко ты готова зайти?
— А то не ясно?
Поздно каяться. Она пересекла черту, еще там, в подвале… а может, и раньше, когда дала свое согласие на этакую… мерзость! А все он, ее супруг никчемный, не способный самостоятельно разрешить проблему… долги, счета… разве настоящий мужчина станет взваливать на женские плечи этакое?
— Губы сейчас сгрызешь, — заметил кузен лениво. — Не трясись. Я тебя сдавать не стану.
— Чего ты хочешь?!
Он не спроста завел эту беседу.
— Денег.
— У меня нет денег!
— Будут, — он не повышал голоса. — Ты сказала, я получу треть… мне мало.
— Сколько?
— Две трети.
— Ты зарываешься, — панна Белялинска уняла дрожь в руках. — Половина.
— Разве? А за мою невестушку ты, дорогая, сколько возьмешь? Полагаю, изрядно… а еще и состояние… я не дурак, Ганна… может, и есть у меня недостатки, — он вяло щелкнул пальцами, — но я не дурак… две трети… и я исчезну… и не стану задавать вопросов о том, куда подевалась моя нареченная.
— Половина…
— А ведь, если подумать, я могу… да… скажем, дождаться свадьбы… и отдать эту дурочку благообразную тебе. Даже не отдать, просто подождать… уехать куда… по делам, да… — он улыбался счастливою улыбкой, частью сознания пребывая уже в стране грез, — а потом… потом заявить в полицию… пусть расследуют… а если еще подсказать, где… я останусь вдовцом… ты пойдешь на костер… и не одна, да… а я…
— Отправишься следом. Думаешь, хороший ведьмак не вытащит из тебя правду?
— Не вытащит, — он тихо рассмеялся. — Ни один ведьмак не справится с этим…
Вилли ткнул пальцем в висок.
— Я слишком долго курю, чтобы из меня можно было вытащить что-то внятное… нет, дорогая… и если думаешь, что сможешь оговорить меня, то… кто поверит хладнокровной убийце? Твое письмо? Оно потерялось, сгорело… а на словах… ты пригласила меня взглянуть на милую девушку… ты знала о моем желании жениться… и сочла бедную Гражину подходящею кандидатурой.
Сволочь.
— Мне девушка тоже понравилась… и приданое… в любви к деньгам нет ничего плохого, если эта любовь не переходит рамки закона.
Определенно, сволочь. Думает, он чистенький? А сколько вот таких девочек, куда моложе Гражины, к которой панна Белялинска испытывала лишь раздражение — и угораздило ту родиться богатой — он развратил?
Приучил к этому вот куреву.
И уже после, наигравшись, остывши, перепродал в публичный дом? И он будет говорить о том, что хорошо, что плохо?
— Когда ты злишься, стареешь, — произнес Вилли. — Я сказал слово. А ты думай…
— Половина…
— Половина… — эхом отозвался этот гад. — Но тогда от всего…
…самой Гражине тоже не спалось.
Мучило странное предчувствие грядущей беды. Она уж и за молоком послала, которое с медом донниковым всегда-то действовало, а ныне выпила, давясь сладостью, а сна ни в одном глазу. И овечек считала… и даже повторяла про себя таблицу умножения — зануднейшее занятие, а вот…