— Я говорю о непредумышленном убийстве. Пока ты не научишься контролировать свою силу, ты будешь опасна для всех.
— И… и что мне делать? Сбежать с тобой? — Гражина почувствовала, что вновь начинает злиться. Злость появлялась в животе, этаким горячим клубком, который норовил распутаться и наполнить все ее тело.
— Дыши глубже, — посоветовал Геральд. — Помогает. И бежать… куда? А главное, зачем?
Откуда ей знать?!
— Забудь все, что тебе говорили, — Геральд поднялся, движения его были текучими, плавными. — Закрой глаза.
Он оказался вдруг рядом и, присев на кровать, обнял. Руки холодные.
И сам он, что кусок льда, в который уходит ее ярость.
— Поплачь, если хочешь, я понимаю, тебе тяжело… у меня-то никогда другой жизни не было, — он говорил тихо и гладил Гражину по плечу, а она и вправду разрыдалась. — Меня с малых лет учили это контролировать. А твоя матушка повела себя безответственно.
— П-почему?
— Обиделась на нас. А может, решила, что если у тебя раньше сила не пробудилась, то уже и все… ты помнишь, тебе было восемь, когда мы встречались?
— Нет.
— Совсем?
Гражина помотала головой. Ведьмака она бы точно запомнила, а…
— Мне тогда было тринадцать. И я сопровождал твою бабушку… бабушка у нас в семье самая главная. Ее все слушаются. Кроме твоей матери.
— Это да, — Гражина всхлипнула, понимая, что почти успокоилась. — Маменька никого не слушает…
— Есть такое… на тебе было белое платье с бантами. С синими. И волосы тебе завили такими вот кудельками…
Он покрутил пальцем.
— И вокруг тебя еще осы крутились…
…и Гражина вспомнила. Нет, не его, потому что мальчишка в черном строгом костюме, слишком плотном для жаркого летнего дня, не имел ничего общего с этим вот человеком. Тот мальчишка держался рядом с женщиной, которая злила матушку.
…платье цвета весенней зелени. И еще кружево. Шляпка крохотная, украшенная речным жемчугом и лентами. И Гражине предложили шляпку примерить, а матушка не велела трогать. И конфеты забрала, мол, Гражина и так слишком много сладкого ест.
— Ты хотела посмотреть? Смотри, — матушка сердилась. — Она самый обычный ребенок… я бы заметила, если бы что-то было не так…
…цвела липа.
…и в пышных кудрях ее гудели пчелы. То есть, сперва они гудели в липе, а потом одна стала кружить над Гражиной. И вторая, и третья… и пчел стало множество, а Гражина их боялась жутко.
Она вдруг вспомнила, как сидела, боясь шелохнуться. И дышала-то через раз, и…
— Пожалуй, — женщина щелкнула пальцами, и пчелы исчезли. А парень в черном костюме отвернулся. — Да, пожалуй, ты права…
— Видишь, вспомнила, — Геральд улыбнулся. — Тебя проверяли… обычно к этому времени сила, если и есть, раскрывается. А страх или гнев — лучший способ заставить колдовку к этой силе обратиться.
— Значит, сила нужна была…
— Не только, — он подтянул сползшее одеяло. — Мы бы виделись чаще, но твоя матушка была категорически против. Она не желала иметь с семьей ничего общего. Увы, мы привыкли уважать желания друг друга и потому оставили ее в покое…
…матушка.
…а та женщина, выходит, бабушка… и еще другие есть, он сказал.
— Почему тогда ты вернулся, — Гражина смахнула слезы рукой.
— Я же говорил. Были знаки. И карты ложились. И на крови… не пугайся, мы если и гадаем, то на собственной крови, — он улыбнулся и стал почти красив.
…на папу чем-то похож. Тот тоже был спокойным, в противовес матушке с буйным ея норовом.
— Меня отправили проверить…
— Силу?
— Не только, — он вздохнул и отодвинулся. — Сила — это еще не все, далеко не все… это сложно объяснить, но… мне нужно было понять, на что ты способна. И говорю сейчас не о колдовстве… ты легко согласилась служить Хельму…
— Это плохо?
— Забудь про плохо и хорошо, — Геральд коснулся лба Гражины. — Есть Закон. И я говорю не о человеческом. Нельзя менять богов по желанию своему, ибо однажды переступив черту, ты не вернешься назад. Ты вступила в игру сразу, даже не пытаясь задуматься над тем, что делаешь. И душу бы продала, думаю, с легкостью. Чего ради?
— Любви?
— Любовь не оправдание глупости, — теперь Гражина получила щелчок. — Тем более надуманная… ты давала ему деньги. Сначала свои. А потом те, которые брала у матушки. Верно? И молчала, когда матушка обвинила в воровстве постороннего человека?
Было стыдно.
Настолько стыдно, что… а ведь тогда казалось правильным… общему делу нужны средства, а у Гражины их много… и матушка не одобрила бы? Гражина просто не желала ссоры, а брала тихо… горничную обвинили? Если бы матушка полицию позвала, Гражина рассказала бы правду…