Пан Мимиров молчал.
Ошеломленный?
Пораженный?
- А все ты, - первой не выдержала генеральша. – Вечно влезешь со своими… назло мне!
- Поверь, дорогая, здесь ты совершенно не при чем… девочки, воевода не в духе… полагаю, нам стоит заглянуть в другой раз…
Обе панночки присели.
- Стоять! – отпускать их Себастьян намерен не был.
- Помилуйте, вы действительно полагаете, будто мои дочери… это недоказуемо…
- Кренделя…
- Оставьте их себе, - снисходительно произнесла панна Белялинска. – И если в них и вправду найдется хоть что-то, я уволю кухарку. Она давно на моего мужа заглядывалась… может, и вправду приворожить решила? Кто знает… а может, вам примерещилось…
Пан Мимиров только крякнул и от двери отступил, то ли опасаясь связываться с Белялинской, которая ныне вовсе не казалась слабою и болезной, как о том говорили.
…а зелье, выходит, не в кренделях.
…задержать?
Надо бы… только слухи пойдут… и плевать бы на слухи… кляузы… но если Себастьян ничего не найдет… а он крепко подозревал, что ничего не найдет…
- Вообще, - отмерла панна Гуржакова, - по какому праву вы обвиняете наших девочек?! Встречаетесь с этою особой…
- О да, - панна Белялинска благодарно улыбнулась подруге за подсказку. – Я слышала, она совершенно потеряла страх… и та история… вы не знаете, она как-то связалась с одним мальчиком из хорошей семьи… едва замуж не выскочила… а оказалось – приворот…
Ну да, что уж проще, на Ольгерду спихнуть.
- Поймите, - в темных очах Белялинской примерещилась насмешка. – Вы, конечно, в своем праве, но… если вы испортите репутацию моим дочерям… нашим дочерям… мы сделаем все возможное, чтобы…
Она выразительно замолчала.
А пан Мимиров неожиданно произнес:
- У вас доказательств нету!
Нету.
И не будет.
Ведьмака бы нормального, так нет же ж… тьфу ты… да и дело такое… смех и только… не хватало, чтобы его, Себастьяново, имя в суде из-за такой ерунды полоскали.
…и так полощут.
- И вообще, - пан Мимиров ткнул пальцем в коробку. – Может, вас этот приворожил…
- Кто?- поинтересовались обе панны, а панночки удостоили несчастную коробку ревнивых взглядов.
Себастьян вновь высунул голову в окно, радуясь, что дождь усилился. Текучая вода снимала и зуд, и от мыслей дурных избавляла.
…суд не выход, хотя… наказать примерно… но за воздействие это каторга… а посылать девиц, пусть и не шибкого ума, на катаргу за-ради материных амбиций…
- Этот… аноним, - пан Мимиров сделал махонький шажочек к коробке, потом еще один… и еще… он пощупал шелковый пышный бант, понюхал зачем-то пальцы и печально произнес. – Краскою воняет… вот же ж…
- А и вправду, краской, - совсем иным, мирным тоном произнесла панна Гуржакова, потянувши длинным носом.
- Полный беспредел, - пан Мимиров сунул тросточку в подмышку и обеими руками потянулся к коробке. – От кондитерских коробок должно сдобою пахнуть. Или ванилью. Или шоколадом…
- Стойте, - Себастьян попытался остановить… не то, чтобы подозревал дурное, скорее по старой привычке своей, коия утверждала, что сюрприз – это не всегда приятно.
Однако услышан не был.
- …а тут краской… и заметьте, я трижды жалобы писал. Яйца берут дурного качества… молоко отстоявшееся. И сливочки, небось, снимают… а продают втридорога…
Шелковый бант соскользнул, словно только и ждал, чтобы его потревожили.
- Не трогайте!
- А вам есть чего скрывать? – голос пана Мимирова был преисполнен подозрений. – Конечно… я всем говорил, что не может живой человек взяток не брать!
И с коротким победным смешком он поднял крышку.
Дальше произошло несколько событий.
Старшая панночка Белялинска завизжала, ее младшая сестрица лишилась чувств, впрочем, как-то так, что упала не на пол, который особою чистотой не отличался, но на кушеточку, томно забросив ручку на белое чело. Панночка Гуржакова застыла с приоткрытым от удивления ртом, а матушка ее, брезгливо поморщившись, произнесла:
- Странные у вас вкусы, пан Себастьян.
В коробке, на промасленной бумаге, на фарфоровом блюде, лежала голова.
Человеческая.
Мужская.
Себастьян закрыл глаза и ущипнул себя, очень надеясь проснуться. А что… мало ли какие сны снятся. Может, он вообще не воевода, а тихий и скромный старший актор, всецело довольный своею должностью и судьбой… и нет ни Гольчина, ни местное управы, ни панн с панночками, его крови и жития жаждущих, ни пана Мимирова… ни головы.
Но нет, провидение не смилостивилось.
Голова не исчезла.
Она лежала, такая… какая-то такая… ненастоящая? Белая? Нет, покойники, само собой, редко бывают румяны, но все ж эта…