— Занятно, ага, — говорит Пройдоха, — сколько лет дружим, а здесь в первый раз.
— Негодяй наш очень щепетильно относится к студии, — Сан Саныч кладет желтый чемоданчик на пуфик, один из пяти, расположившихся вокруг журнального столика, — работа для него святое.
— Согласен.
Наташа занята рассматриванием книг в стеклянном шкафу около ивизора. У Негодяя вообще зал уставлен мебелью под завязку. Пустует лишь пара метров в центре и то, наверное, для того, чтобы рассмотреть красивый ковер под ногами. Глядя на этот ковер, понимаешь, для чего Негодяй просил разуться. Это вам не Паршивец со своим холодным бетонным полом в гостиничном номере. Наступать на ковер в обуви действительно жалко.
В дверях появился Негодяй. В его взгляде проглядывалось неудачно скрываемое любопытство. Ведь кроме меня здесь больше никто и никогда не бывал.
— Кто-нибудь пойдемте со мной, поможете, — говорит он, и вновь исчезает в коридоре.
По умолчанию, за ним отправляется Пройдоха. Во-первых, он у нас самый младший, во-вторых, ни я, ни Сан Саныч попросту не двинулись с места. Наглость, что поделать.
Сан Саныч присел на пуфик, я же занялся разбором пакетов. Мы с Наташей принесли креветок, холодных еще, замороженных. В пакете Сан Саныча оказалась бутылка ликера апельсинового цвета, с акцизной маркой на пробке и серийным номером, вылитом прямо на горлышке. Где Сан Саныч достает безумно дорогие вещи лично для меня загадка.
Пройдоха совершил несколько забегов по маршруту зал-кухня-зал, и наполнил стол всевозможными легкими закусками, в основном полуфабрикатами и купленными салатами.
Мы уселись за стол, и в то же время пожаловал Паршивец.
— Добро пожаловать, Роман Антонович, — говорю, — попрошу вливаться.
И он вливается, предварительно притащив из кухни табурет.
А дальше понеслось.
Обожаю вечеринки. Особенно один неуловимый момент, когда сидишь, значит, потягиваешь пиво, закусывая еще хрустящей льдинками креветкой, открываешь рот, чтобы ляпнуть очередную умную вещь… и вдруг оказывается, что ты уже втянут в какую-то увлекательную беседу по самые уши, что вьется дымок из зажатой между пальцев сигареты, а пепельницей служит стакан, а креветки кончились, а Сан Саныч о чем-то упорно спорит с Пройдохой, и тихо работает цифровой центр, рассылая по комнате ненавязчивые музыкальные импульсы. — …берем газету, открываем на первой странице, читаем: к нам едет президент! — это я сам говорю, но голос словно не мой, а глаза никак не желают оторваться от пустой ликерной бутылки, — а он нужен нам здесь? Мы его звали, спрашивается?
— А он кому-то мешает? — спрашивает Негодяй. На нем черная майка, а в руке большая белая кружка. Негодяй, как всегда, предпочитает хороший кофе крепкому пиву.
— Он мне мешает, — говорю, — не хочу, чтобы в мой город президенты всякие приезжали. Представляешь, сколько проблем разом? Перво-наперво, все дороги перекроют, на работу не добраться.
— Ты же не работаешь…
— Я не работаю, а другие работают, и не доберутся. А еще полиции наедет уйма!
— Много, — соглашается Паршивец.
— Вон. Цены поднимутся, потому что журналюги наедут. Это уже не только моя проблема, а всех.
— Журналюги, это хорошо, — опять соглашается Паршивец.
— Тебе хорошо, у тебя отели, а мне они зачем нужны? Дорогу им показывать каждый раз?
— Грозный, успокойся. В этом же не только президент виноват. У него вообще день рождения, тут радоваться надо.
— Не хочу радоваться, — говорю, — лично мне президент ничего хорошего не сделал.
— А он и не обязан лично тебе что-то делать, — отвечает Негодяй, — он вообще лично никому ничего не обязан. Президент старается для людей в целом, а если у тебя какие-то проблемы, то это, может, и не его вина.
— Все мои проблемы от государства. И от общества, которое меня окружает.
— Ага, значит уже и общество виновато.
— А ты посмотри вокруг. Посмотри, будь другом. Кто живет вокруг нас, кто правит миром? Дети, которым ничего не нужно, кроме танцулек и развлечений, и взрослые, которые тоже ничего не желают, кроме кредиток. Миллион кредиток — вот их идеал! В нашей стране нет идеи, понимаешь, цели нет, к которой хотелось бы стремиться. Общество превратилось в стаю, где главная мечта — ложиться спать с набитым брюхом и вкусив определенную долю удовольствия. А вина президента в том, что он тоже не видит и не указывает целей. Он использует те методы и законы, которые создавались до него. Он как коллекционер старинных часов: подводит стрелки, капает маслом в механизм, но совершенно не знает, как эти часы устроены. Может, часы могут работать лучше, может, стоит убрать скрип шестеренок и заменить пружины, но коллекционер не знает, что это надо делать. А, может, его просто устраивает его хобби, и ничего другого он просто не хочет.
Затягиваюсь сигаретой. Негодяй не против, чтобы мы курили прямо в зале, да и все окна распахнуты настежь. Я поискал глазами Наташу и увидел, что она сидит на диване в обществе Насти — ненаглядной Негодяевой девушки. Женщины, уединившись от грубого мужского общества, о чем-то мило ворковали. И когда она успела появиться?
— А я считаю, что всех их надо взрывать, — говорит вдруг Паршивец.
— Кого?
— Всех, — Паршивец обводит руками комнату, — отморозков всяких развелось. Никто ничего не знает, а каждый пытается влезть в политику или в торговлю. Причем такая тенденция наблюдается везде. По всем фронтам. Даже в музыке.
— Музыку попрошу не трогать! — это Негодяй. Затронули больную тему.
— Все наши беды от того, что никто не хочет учиться, — с пылом продолжает Паршивец, — тенденция налицо. Смотрите, сейчас все делается за кредиты. В любом высшем учебном заведении можно получать знания, предварительно положив кому-нибудь на лапу. А раз можно положить на лапу и получить диплом, зачем тогда учиться? Заплатил, отсидел пять лет за партой — и иди работай. Понимаете, что получается? Лопух сидит в кресле директора, никогда в жизни книг не читал, зато у него в подчинении двести человек. А он толком не умеет даже организовывать труд. Платит, например, всем одинаковую зарплату, и старшим руководителям и младшим. Тут же, ясное дело, старшие в полную силу работать не будут. Зачем, если нет стимула? Ясно я выражаюсь?
— Яснее некуда. Все беды от маленькой зарплаты, — говорит Негодяй.
— Маленькая зарплата, это всего лишь пример. Показатель. Я вот, например, в прошлом работал на кассе одного магазина. Ладно я, у меня образование позволяло, но моя напарница вообще ничего не соображала в бухгалтерии. И знаете, как она работала?
— Хорошо?
— Никак! То есть полный ноль. Моя бабушка, извините, лучше соображала, чем та напарница. Самое обидное, что всю недостачу в месяц делили между нами двумя, хотя ее вины было больше. Это, кстати, вина начальства. Тоже безграмотные…
Пройдоха ткнул Негодяя под локоть склонился к нему и что-то прошептал на ухо.
— Что? Пива тебе безалкогольного? А свое, что, уже выпил? Нехороший ты человек, Пройдоха, гадкая и гнусная личность!
Я потянулся было к бокалу с остатками ликера, но мою руку сжала могучая волосатая рука Паршивца. Безымянный его палец обрамляло тоненькое золотое колечко.
— Ты еще не закончил? — удивляюсь, — про безграмотность еще до революции столько книг исписали!
Паршивец качает головой:
— Пойдем. Поговорить надо.
— Дела! Три года молчал, зараза, а теперь дела! Может, здесь и расскажешь?
Паршивец поморщился:
— Ты все еще сердишься? Грозный, ну, хочешь я перед тобой на колено встану и в уста лобызну?
— Увольте!
Паршивец молча, но решительно сжимает мою руку. Он меня знает. Я временами такой ленивый становлюсь, что дальше некуда. А как из тюрьмы вышел, расслабился совсем. Иной раз умом понимаю, что нужно делами заняться, а сам лежу под теплым одеялом и в ус не дую. Может, я потому и в софтеры пошел, что от постоянной каждодневной работы меня как от пропавшего салата мутит. А с софтерством по другому. Одна успешная вылазка в две недели — и хорошая сумма в кармане. Плюс сам Город. Уж что хорошо отбивает лень, так это Город Одиноких. Попадаю туда, и словно энергии набираюсь. Сразу работать хочется… правда, стоит выйти из Города, и я все тот же ленивый, безответственный тип (с элементами сексуально озабоченного маньяка, как говорит моя жена).