Я поднял его и завел в комнату. По его шее текла кровь, а на воротнике рубашки уже образовалось бурое пятно.
– Ты же вампир, как ты умудрился свалиться? – Я сокрушенно покачал головой.
– Я от природы неловок, – отшутился Теодор.
– Неловок я, а ты ведь танцами занимался, – напомнил я.
– Элиза слишком много болтает.
Эхо бесшумно вошла в комнату, остановилась у стола и уставилась на нас. От ее непринужденного настроения не осталось и следа – губы были сжаты в тонкую линию, брови нахмурены, она выглядела как маленькая греческая богиня войны.
– А ты зачем вернулся? – спросила она.
– Нам предстоит долго работать вместе, – сказал Теодор, потирая голову, – и придется как-то уживаться.
– Лорд Бэлл отправил его со мной, – соврал я. – Что-то не так?
Эхо вздернула подбородок и вышла из комнаты. Я беспомощно посмотрел на Теодора, но тот лишь пожал плечами.
– А я думал, что виконт Барлоу – знаток в подобных делах, – пробормотал я.
– Я ей не нравлюсь, это же очевидно.
– Она считает, что ты хочешь забрать меня в Лондон, – признался я.
– Мне, в общем-то, все равно, где ты находишься. – Теодор отвел взгляд. – Лишь бы не слишком далеко.
Внезапно меня посетила идея.
– Как ты смотришь на то, чтобы завтра выбраться в Глазго?
– Я не против, но зачем?
– У меня есть план, – хитро прищурившись, сказал я.
Осень прекрасна не только красно-оранжевыми пейзажами, но и короткими ясными днями. Когда ты существо, чья кожа горит на солнце словно бумага, такие мелочи становятся значимыми. Я с нетерпением ждал зимы, когда светило будет вставать и садиться так быстро, будто за ним гонится тот самый волк из норвежских мифов.
Мы приехали в Глазго вызывающе рано – часы на ратуше едва отбили восемь раз. Беда в том, что для нас день только начинался, а для хозяев уютных лавочек уже подходил к концу.
Эрис сжала зубами самокрутку и подула на руки. Привыкшая к мягкому климату Греции, она ужасно страдала от промозглой шотландской осени. Сейчас на ней были свитер, шерстяные брюки и пальто, тогда как мы с Теодором не захватили ничего, кроме пиджаков.
– Хотела бы и я не чувствовать холода, – проворчала Эрис, кутаясь в красный шарф.
– Ты сама вызвалась поехать, – напомнил я, разглядывая пестрые вывески над магазинчиками.
– Мне надоело рыть эту проклятую яму. Пока ты развлекался в Лондоне, я закопалась в саду по самые уши. – Она стряхнула пепел и спрятала нос в шарф. – Если я еще раз решу сделать что-то необдуманное, ударь меня.
– Я не бью женщин, – сказал я. – Вообще никого не бью.
– А я бью. За себя надо уметь стоять.
– Постоять, – поправил ее Теодор.
– Где твой диплом Гарварда, птенчик? – фыркнула она. – Пруд, мать его, кои. Вернее, для кои. Я уже ненавижу этих рыб, но все ради Чиэсы. Ладно… Что мы ищем?
– Что-то, на чем он сможет играть. – Я указал на Теодора.
Его глаза округлились.
– Ты ничего такого не говорил!
– Теперь говорю. Как насчет флейты?
– Я не увлекаюсь музыкой, – отмахнулся Теодор.
– Элиза говорила другое.
– Это было в другой жизни! Я не садился за инструмент больше пяти лет!
– Разве это не похоже на езду на велосипеде? – удивился я и открыл дверь. – Заходите.
Мы вошли в магазин старьевщика, и я сразу учуял запах забытых вещей и пыли. Из-за звенящей занавески к нам вышла престарелая дама с тугим пучком на голове. Она критически осмотрела нас и, приподняв ощипанную бровь, спросила:
– Чем могу помочь?
– Мне нужен рояль, – выпалил я.
– Рояль?!
– Ты с ума сошел?! – в унисон воскликнули мои спутники.
– Что, это слишком? – Я виновато улыбнулся. – На чем еще ты можешь сыграть?
Теодор моргнул и сказал:
– Фортепиано. Но мы даже его…
– Одно есть, – тут же сказала хозяйка. – Старое. Мы не настраивали его.
– Можно взглянуть?
Она пожала плечами и отодвинула занавеску. Мы прошли за ней вглубь магазинчика, стараясь не задевать горы хлама, возвышающиеся вокруг. Я случайно толкнул плечом старый шкаф, его дверца открылась, и оттуда выпала до того уродливая кукла, что Эрис прошептала что-то по-гречески и перекрестилась.
Фортепиано действительно оказалось старым и неприглядным. Хозяйке пришлось убрать с него кучу чашек, салфеток и шкатулок, прежде чем она сумела откинуть крышку и продемонстрировать пожелтевшие от времени клавиши.
– Что скажешь? – спросил я.
Теодор подошел к инструменту, извлек из него жалобную трель и поморщился.
– Ты же настроишь? – с надеждой уточнил я.