Мы забрались в тайную библиотеку, я сжал его руки. Он ничего не спрашивал, терпеливо ждал, пока слова сами не потекли из меня, словно вода из пробитой бочки.
– Они расскажут им, – прошептал я. – Наверняка расскажут. Рано или поздно кто-то из Охотников напьется и скажет: «Эй, Дамьян, а ведь ты был Ловцом!» И вся моя жизнь пойдет прахом.
– Чудеса любят тебя, – мягко возразил Теодор. – Они приняли тебя, ты прочно засел в их сердцах. Чтобы они тебя возненавидели, нужно гораздо больше, чем правда о твоем прошлом.
Я не был с ним согласен. Природа хищника, о которой так часто рассуждал лорд Бэлл, скукожилась во мне и превратилась в жалкую тень себя прежней.
– Мне страшно, – признался я и тут же закрыл рот, пораженный этим откровением.
– Ты бессмертен и непобедим, – Теодор мягко улыбнулся, – тебе нечего бояться. А если кто-то решит причинить тебе вред, я лично уничтожу его и перемелю его кости в пыль.
Я не нашел даже сил сказать ему спасибо.
Мы спустились в столовую и заняли привычные места. Теодор касался меня локтем: с приездом Охотников места за столом стало меньше. Эхо сидела рядом и пыталась поймать мой взгляд. Я упорно делал вид, что ничего не замечаю, хоть и понимал, что причиняю ей боль своим безразличием.
– Вы слишком много едите, – заявила Алая, поставив на стол большую кастрюлю.
– Если бы ты позволила нам забить козу… – начала было Ивонн, но хульдра одарила ее таким взглядом, что силачка тут же замолчала.
– Клянусь, дни, когда готовят армяне, – самые лучшие в этом доме, – заявил Хаджи, усаживаясь напротив меня.
– Прекратите перепалку, – строго приказал Капитан. – У нас ведь гости.
– Они здесь так часто бывают, что гостями быть давно перестали, – фыркнул Хелай.
Охотники переглянулись, Лола робко улыбнулась сирене. Эхо наклонилась к ней и холодно сказала:
– Не нужно.
– Мне жаль, что мы доставляем вам неудобства, – заявил Кох, по лицу которого было отчетливо видно, что он совершенно не раскаивается.
– На дармовые харчи слетелись, глянь на них, – прошипел Швимпик. – Эй, каланча, пользу Каравану когда начнешь приносить?
Юный Охотник, Рут, удивленно уставился на гнома, сидевшего на нескольких подушках, чтобы доставать до стола.
– Они приносят пользу, – мягко сказал Капитан. – Охраняют нас.
– Что такого может человек, чего не может волк? – спросила Ивонн.
– Стрелять, например, – ответила Лола.
– Прошу вас, не нужно устраивать сцен, – тихий голос Фредерика напоминал шелест листьев. Он был бледен, но держался уверенно.
Сидевший рядом с ним Филипп сохранял молчание.
– Охотники здесь не просто так, – напомнил Капитан. – После того, что случилось в доках, Ловцы будто с ума посходили. Не стоит отказываться от защиты. Разве эти люди обидели вас? Разве они сделали что-то дурное?
Я вцепился в чашку и старался не смотреть на окружавших меня людей и Чудес. Годы, проведенные в Ордене Ловцов, не прошли даром – что-то внутри меня все еще противилось Охотникам. Я больше не считал их ублюдками и убийцами, но и доверять им не спешил. К тому же страх быть раскрытым заглушил все остальные чувства. Я мог думать только о том, что скажут Чудеса, узнав, кто продавал их с молотка, кто волок мешки с фейри через порталы, чтобы передать их Коллекционерам.
После ужина все отправились в зал, где стояло фортепиано. Теодор привычно сел на банкетку, Эхо – рядом с ним. Они научились играть в четыре руки, достигли понимания, о котором я так мечтал, но в этот вечер все мне было не мило: и Чудеса, рассевшиеся повсюду, и Охотники, восхищенно слушавшие игру моего друга, и его близость к женщине, которую я, кажется, полюбил.
О чувствах к Эхо я думал редко, предпочитал принимать то, что она дает, и не надеяться на большее. В наших отношениях не было привычной людям ясности, как не было близости, на которую я, как оказалось, все же способен. Она не просила, я не предлагал. Долгие месяцы мы просто пили кровь друг друга и засыпали, тесно переплетая руки и ноги.
Порой я вспоминал Кормушку, думал о том, на что мог согласиться Теодор в тот вечер, если бы я захотел или приказал ему, но тут же одергивал себя. Немыслимо! Я никогда не унижу его так! Но кое-что я все же ему запретил – делиться кровью. И он послушно смирился с этим.
Зал опустел. Я стоял у окна и наблюдал за тем, как Теодор объясняет что-то Эхо. Их склоненные друг к другу головы, доверительный шепот – я вдруг взъярился, двумя шагами преодолел разделяющее нас расстояние и навис над ними, словно коршун. Эхо подняла голову, вперилась в меня своими влажными глазами-океанами, и я пристыженно сжался, не зная, что сказать. Она перевела взгляд на Теодора, и я понял, что между ними что-то зародилось, пока я проклинал себя и терзался, напуганный появлением Охотников.