Я развернулся и пошел прочь. Стоявший в стороне Хаджи кивнул мне, взмахнул рукой и порывом ветра вытолкнул Эндрю на улицу. Ловец вскочил и, спотыкаясь, побежал прочь, а в спину его подгоняли горячие ветра и улюлюканье Чудес.
– Нужно как-то избавиться от всего этого. – Ганц Кох убрал пистолет и сложил руки на груди.
Мы столпились у крыльца, скрытые ночной темнотой, и разглядывали неприветливое здание. Я знал, что внутри много того, что может быть полезным, – артефакты в хранилищах, древние книги и записи, но, если мы просто уйдем, кому-то придется отвечать за учиненную расправу.
– Идите к машине, – сказал Аксель. – Я разберусь.
– Я помогу, – вызвался Хаджи.
Мы забрали спрятавшихся неподалеку Эхо и Хелая, донесли опьяневшего от вампирской крови Рута до фургона – и вдруг на улице посветлело, словно днем.
Я обернулся и, клянусь, увидел нечто огромное, крылатое и невообразимое. Здание Ордена объяло пламя. Хаджи подпитывал его ветром и не давал перекидываться на другие дома.
Ночную тишину разорвало эхо сирен. Мы поспешили скрыться в фургоне, Лола села за руль, машина сорвалась с места так резко, что Чудеса, попадали друг на друга и едва не похоронили под собой Рута.
– Как объяснить все это людям? – спросил я, глядя на Коха.
– После драконьего пламени объяснять ничего не придется. – Охотник пожал плечами. – Оно обратит все в пепел.
– Думаете, теперь они оставят нас в покое? – робко спросила женщина-гном, поглаживая свою кудрявую бороду.
– Теперь мы не оставим в покое их, – пообещал я. – Они пожалеют, что решили связаться с Чудесами.
Эпилог
Мы уходили тайно – я выкрал медальон Девятого у Хаджи и призвал Пожирателя Времени в полумраке чердака. Дом спал: сопели эллиллоны, за неделю превратившие весь первый этаж в оранжерею; похрапывали гномы, отвоевавшие у гоблинов право обслуживать водонагреватели; нервно помахивала хвостом хульдра Алая, даже во сне пересчитывавшая своих кур. Армянские вервольфы бродили вокруг приюта, я слышал биение их горячих сердец – охраняли территорию, оставляли метки, чтобы показать всем, что теперь это территория Чудес. Чиэса разливала чай, Эрис курила выторгованную у гномов самокрутку, лежа на атласных простынях лисицы. Хаджи, как новый лидер Каравана, не спал – сидел в кабинете, подбрасывал к потолку бумаги, в содержании которых ничего не понимал, и строил планы о спасении новых Чудес. Сора и Нобу не спали тоже – разрисовывали потолок лотосами и драконами. Угрюмая баку бродила по коридорам, но никого не пугала, наоборот, сторожила сны обитателей дома.
Девятый явился быстро – вышел из стены и молча замер перед нами.
– У нас есть кое-какое дело. Не мог бы ты открыть портал в Грецию? На какое-нибудь побережье, если можно, – робея, попросил я.
Осталось всего одно дело, которое мы не завершили. Мне не хотелось этого делать, но Хаджи сказал, что все в Караване вольны сами распоряжаться своей жизнью.
Девятый открыл дверь, обычно ведущую в коридор, – и я увидел белый песок, темное небо и звезды, складывающиеся в созвездия. Мои спутники прошли сквозь портал первыми, а я вдруг остановился, повернулся к Девятому и сказал:
– Спасибо, что не бросил нас. Ты рисковал собой, и мы перед тобой в долгу.
Я протянул ему руку, не надеясь на ответ, но Девятый вдруг обхватил мою ладонь и пожал ее. Его кожа оказалась насыщенно-коричневой, испещренной шрамами, а пальцы – длинными и красивыми. Женскими. Я улыбнулся и переступил порог. Интересно, что такого сделал Капитан, чем заслужил доверие Девятой? Пожирательница Времени не ответит, как и он.
Мы приблизились к воде, я придержал Теодора за рукав рубашки. Нам оставалось только наблюдать.
Эхо повела Хелая к воде. Он шел уверенно, ни разу не оглянулся, как и она. В глубине души я боялся, что Эхо не вернется, но, случись так, не стал бы ее осуждать. Чудеса свободны отныне и впредь, никто не вправе принуждать их к чему-то.
– Зачем он делает это? – тихо спросил Теодор.
– Сирена ничто без песни. – Я снял обувь и зарылся пальцами в теплый песок. – Прими его выбор.
Эхо и Хелай вошли в воду. Волны ластились к ним, словно к старым друзьям. Хелай посмотрел на сестру и впервые в жизни в его взгляде не было пренебрежения и насмешки. Она обняла его, а он не оттолкнул. Его тело стало твердым и неподатливым, а после обратилось в камень.