– Безумство!
– В те времена ловцы духов часто шли на подобные сделки, а Малыш Эдди поступил как тот восточный мудрец, который подрядился у эмира за двадцать лет обучить осла говорить. За это время вполне может произойти всё, что угодно: либо осёл сдохнет, либо эмир, либо он сам.
– Зачем он взялся за это?
– За вознаграждение.
– Что за вознаграждение? Зачем Малышу Эдди какое-то вознаграждение?
– Вознаграждение – восточному мудрецу, а для Эдди – настоящий, ещё тёпленький истинный демон!
От того, как она сказала это, у меня мурашки побежали по спине.
– Дело в том, что уже тогда Малыш Эдди был «полным», но он, во что бы то ни стало, намеревается ревоплотиться, то есть снова стать живым человеком…
– Жуть!
– … и уйти, как уходят простые смертные.
– Это невозможно!
– Мне не дано ведать, зачем ему это нужно. Вероятно, из-за того, что никто не обладает достоверным знанием о том, что случается с призраками после того, как они воспарят, а он – догадывается, или, быть может, это просто игра, способ потягаться могуществом с вечностью. Не знаю.
– Бред какой-то! К тому же, какая разница? Как будто он знает, куда попадают люди после смерти.
– Можно только гадать, как далеко простирается его осведомлённость.
– В таком случае, каким же образом новоиспечённый истинный демон Джонника могла помочь столь могущественному древнему призраку?
– Дело в том, что демоны – это не вполне призраки. Грубо говоря, если призраки появляются в отдельных случаях вследствие вполне однозначного акта убийства человека человеком, то истинный демон – результат преступления самого призрака. Продукт колдовства, магии или бог ещё знает, чего.
– Другими словами, хочешь сказать, что ты мертва несколько по-другому, чем, скажем, мертва Лаура?
– Теперь уже точно.
– Неудачный пример, да?
– Да. Но мыслишь ты в правильном направлении.
Я задумался. Мне никогда не доводилось напрямую сталкиваться с магией, и кто ведает, возможно, существует какой-нибудь умопомрачительный способ расколдовывать таких, как Джонника. Тем не менее, что-то уж слишком всё это попахивало гнилью средневековой схоластики.
– Всё равно бред получается!
– Не спорю, но Эдди в это верит.
– Эдди верит в то, что призраки, не увидевшие своего тела, попадают в рай.
– Ты ведь тоже веришь, не так ли?
– Мне бы хотелось в это верить.
– Вот и ему хочется, – бескомпромиссно отрезала Джонника.
Я расплатился, и мы вышли на улицу. После тяжёлого суетливого духа ресторанчика холодный морской воздух жизнью наполнил лёгкие. Это было ни с чем несравнимое удовольствие – дышать полной грудью. Ветер трепал волосы и лобызал лицо срывавшимися с неба каплями дождя.
Вот только Джонника, увы, ничего этого не чувствовала. В её мире не было ни дождя, ни ветра, только боль и страдание – панацея, которой призраки тщились компенсировать собственную неполноценность, какими бы могущественными и мудрыми при этом они ни были. В этот момент я начинал понимать Эдди в его ностальгии по человеческой оболочке.
– Малыш не спешил меня чему-то учить, – продолжила свой рассказ Джонника, когда поняла, что первая волна кислородного опьянения прошла, и я могу более ли менее адекватно воспринимать реальность. – Он почти ничего не открыл мне помимо того, что было необходимо, дабы однажды сразиться с Лаурой. Однако даже эти крупицы позволили мне встретиться с ней всего через несколько дюжин лет.
В первый раз я уловил едва заметную нервную дрожь в голосе доселе безупречной рассказчицы. Оставалось только удивляться, как прежде ей удавалось сохранять хладнокровие.
– Я не стала убивать её сразу. Для меня гораздо важнее было заставить Лауру пройти всё, что испытала я сама. В меру своих скромных возможностей я превратила её призрачную жизнь в ад. Она всегда была для меня воплощением зла, а я таковым стала для неё!
Джоннике потребовалась пауза, чтобы совладать с ожившими воспоминаниями.
– Через какое-то время мы сошлись в смертном бою. Именно тогда вмешался Эдди и растолковал, что отныне мы как никто иной зависим друг от друга. Стоило мне убить Лауру, он бы не замедлил выполнить обещание, данное охотникам, ибо я становилась для него ничтожеством, считай, предательницей «великого призрачного дела», пускай сам он не последним образом способствовал этому.
Лаура же убить меня не могла по определению, у неё не было даже зыбкой потенциальной возможности что-либо изменить в сложившейся ситуации. Потому ей не оставалось ничего, кроме как смириться. Тем более, она ослабла настолько, что не представляла опасности для любого более ли менее посредственного ловца духов.