– Тогда зачем ты убил Лауру?
– Она не человек – она призрак, и мертва уже не первую сотню лет. Ты это прекрасно знаешь, Джонника!
– Но раньше она была живая, а теперь – нет! – упрямо стояла на своём она, потом бросила стремительный, полный ненависти взгляд на тело маньяка и ожесточённо выпалила: – По сути, ты ничем не лучше его, охотник! Такой же…
– О чём ты, нежить?! Не тебе рассуждать о таких вещах, – сказал грубо и тут же выругался про себя. Вряд ли когда-либо что-то подобное могло прозвучать столь неуместно, наиграно и фальшиво.
Я не винил себя, не корил. Я сделал то, что должен был, что предписано судьбой, предначертанием. Но почему-то в душе моей не было покоя. Проклятое ощущение, будто ступаешь по льду…
Кто знает, быть может, Джонника всё-таки и была в чём-то права. Я поплыл в домыслах. Не раз самому доводилось задумываться над этической стороной того, что я делаю. Увы, чтобы сохранить себя, хоть какое-то самоуважение, приходилось на многое закрывать глаза. Особенно, на то, кто я есть в действительности, и для чего.
Мы долго сидели молча.
– Она мне нравилась, – сдавлено проговорила Джонника.
– Мне тоже…
– Она была такой смешной, – моя призрачная собеседница тяжело ностальгически вздохнула. – И ведь ей оставалось уже совсем чуть-чуть. Почему ты не отпустил её?
В ответ я выпалил какую-то морально-воспитательную тираду. Самому тошно стало. Я готов был возненавидеть себя, но продолжал бормотать совершенно бессмысленные и кощунственные, в принципе, слова. Было противно, но остановиться значило расписаться в собственной неправоте.
– Ты не человек и не нежить! Ты мертвее, чем мы, ловец. Ты – сама смерть! В тебе ничего нет. Ничего!
Я как-то неловко попытался обнять, успокоить её, но она гневно растворилась и переместилась ещё левее.
Я был в растерянности. Я всегда относился к призракам как к побочному продукту жизнедеятельности человечества. Себя же правомерно считал, своего рода, «санитаром леса». Тяжёлая грязная работа, но необходимая как воздух, дабы мир не превратился, в конце концов, в свалку отходов, в преисподнюю. Но проблема в том, что ад уже был здесь, при мне, совсем рядом и только что.
Неужели я ошибался?
Нет, я не мог быть неправ. Я должен был верить в это!
Мы шли витиеватыми улицами пробуждающегося города, грязного, околдованного чарами бессмысленности. Шли молча. Я кутался в пальто, силясь унять внутреннюю дрожь, искал и находил десятки достойных оправданий – и именно за это попрекал себя больше всего.
Кукольный мир, притворное подражание чему-то на небесах, изуродованное человеческой потерянностью. Только многообещающий апокалипсис мог бы скрасить долю этих запущенных переулков.
Именно он меня сегодня, наверное, и настиг, в личных масштабах конечно…
Впервые, как никогда прежде, я осознал, насколько хрупка внутренняя структура сознания. Насколько мало надо, чтобы мир перестал быть таким, каким ощущался ранее. Беспомощный и барахтающийся в болоте собственных эмоций, самобичевания человечишка. Омерзение вызывало ощущение растерянности и безотчётной оторопи.
С сентиментальной болью я понимал явственно, ничто теперь не будет прежним, и молил о том, чтобы всё это оказалось только дурным сном. Чтобы, проснувшись, я снова увидел в предрассветных сумерках нежный точёный профиль Лауры, ощутил аромат её чувств – аромат преданности и сопереживания, какого, несомненно, никто и никогда прежде не дарил мне.
Джонника тоже притихла. Это было так не похоже на неё, невольно можно было заподозрить неладное. Она – создание, которое, словно ветер, казалось, просто не способно жить продолжительными эмоциями, в отличие от меня безутешного. Кто знает, наверное, только это и спасало её от собственного безумия.
Какое-то время спустя, краем глаза я с гротескным облегчением заметил, что она едва сдерживает столь неуместную в сложившейся ситуации ухмылку. Что касается противоречивых чувств, то мы оказались «два сапога пара», ещё неизвестно, чей случай более запущен.
– А ведь я всегда желала ей смерти, – словно пробуя слова на вкус, наконец, произнесла Джонника. – Странно, но теперь, будто что-то потеряла…
Плотину моего сердца тут же прорвало. Я остановил её и резко развернул к себе лицом. О, как же хотелось ощутить глубину глаз призрака! Но я понимал, что это немедленно убьёт её. Речи с неистовой силой полились изнутри как крик души:
– Умоляю тебя, Джонника, никогда не повтори ошибку Лауры. Я не хочу потерять ещё и тебя!
Она растворилась в воздухе, оставив витиеватый узор неторопливо тающей дымки. Прошла сквозь меня, оказавшись за спиной, склонилась над ухом и саркастически промолвила: