Дэвид слушал ее и ощущал в горле кислую горечь. Ужас из сонных видений кружил над ним вместе со звуками песни. Мальчик задрожал, дивясь возможно, все это лишь сон, а его пробуждение было только иллюзией.
В темноте вспыхнула искра оранжевого огня. Мальчик услыхал, что возле огня что-то движется. Очень осторожно он вытянул вверх левую руку. Пальцы нащупали шершавую поверхность дерева.
К Дэвиду вернулась память - это подземелье со стенками из неошкуренных бревен. Катсук привел его сюда на закате, идя напрямик, в то время как сам мальчик запутался в тенях. Это было тайное место, которым пользовались соплеменники индейца, когда им случалось нарушать законы хокватов и охотиться в этих горах.
Оранжевые искры были остатками костерка, который Катсук разводил у самого входа. Мелькнул силуэт темной руки - Катсук!
Только пение никак не кончалось. Может это Катсук? Нет... песня звучала где-то далеко-далеко, ее слова были непонятны мальчику - визгливая флейта и медленный, в ритм шагов, такт ударных. Катсук играл на флейте только раз, вечером, а эти звуки были всего лишь отдаленной пародией на его игру.
Страх понемногу уходил от Дэвида. Это было настоящее пение, настоящий барабан и флейта, похожая на ту, что была у Катсука. И еще там было несколько голосов.
"Браконьеры!"
С наступлением темноты Катсук ушел на разведку, а когда довольно-таки поздно вернулся, сказал, что узнал людей, разбивших стоянку в деревьях на дальнем конце поляны.
Возле огня раздался тяжелый вздох. Это Катсук? Дэвид напряг слух, чтобы выяснить, что тот делает. "Стоит ли давать ему понять, что я уже проснулся? Почему он вздыхает?"
Дэвид прочистил горло.
- Ты уже проснулся? - громко спросил Катсук от самого выхода.
Дэвид почуял безумие в его словах. У него не было отваги ответить.
- Ведь я знаю, что ты уже проснулся, - произнес Катсук уже спокойней и ближе. - Скоро взойдет солнце, и мы будем выходить.
Дэвид почувствовал, что индеец стоит рядом, черное в черном. Он попытался сглотнуть пересохшим горлом.
- И куда мы пойдем?
- К людям моего племени.
- Так это они... поют?
- Никто здесь не поет.
Дэвид прислушался. Лес рядом с пещерой был наполнен только лишь ветром, гуляющим в листве деревьев, скрипом ветвей, какими-то шевелениями. Катсук подсунул под бок Дэвиду что-то горячее: нагретый в костре камень.
- А я слышал песню, - сказал мальчик.
- Тебе приснилось.
- Я слышал!
- Сейчас это прекратится.
- Но что это было?
- Это те мои соплеменники, кого съели духи.
- Что?
- Попробуй еще немного поспать.
Дэвид вспомнил про свой сон. - Нет. - Он прижался к бревнам. - А где эти твои соплеменники?
- Они везде вокруг нас.
- В лесу?
- Повсюду! Если ты будешь спать, съеденные духами могут прийти к тебе и растолковать свою песню.
После внезапного озарения Дэвид спросил:
- Ты хочешь сказать, что это пели духи?
- Духи.
- Я не хочу больше спать.
- Ты молился своему духу?
- Нет! Так что это была за песня?
- Это была песня-просьба о силе, перед которой не может защититься никакое из людских созданий.
Дэвид стал искать в темноте сброшенный во сне спальный мешок. Он склонился над тем местом, куда Катсук положил разогретый камень.
"Прибацанный Катсук! В его словах нет никакого смысла."
- А скоро наступит день? - перебил его Дэвид.
- Меньше, чем через час.
Рука Катсука возникла из темноты и прижала мальчика к теплому камню. Уже более спокойным тоном Катсук сказал:
- Поспи. Тебе снился очень важный сон, а ты убежал от него.
Дэвида буквально передернуло.
- Откуда ты знаешь?
- Спи.
Дэвид свернулся клубочком возле камня. Его тело поглощало тепло. Казалось, что это тепло погружает его в сон. Мальчик даже не почувствовал, когда Катсук убрал руку.
Теперь Дэвид был окружен чем-то, не имеющим определенных очертаний. Магия, духи и сны: все они неслись в потоке оранжевого ветра. Ничего определенного, осязаемого. Все приглушенное, одно пятно в другом; тепло в кедровых бревнах, окружавших его; Катсук, повернувшийся к нему от выхода из пещеры; сон в ужасно холодном месте, где камни потеряли свое тепло после того, как он коснулся их. И неопределенность, повсюду неопределенность.
Повсюду только пятна и умирающие звуки.
Мальчик чувствовал, как постепенно уходит его детство, и думал: опустошены, там не было ничего, кроме серых, затертых впечатлений: книжка, в которой он пересматривает картинки; лестничные перила, откуда он наблюдает за приезжающими гостями; кровать, куда его укладывает безликое создание с ореолом седых волос.
Дэвид почувствовал оранжевое тепло костра. Катсук развел его у самого входа в пещеру. Спина мальчика совершенно замерзла. Дважды вскрикнула какая-то ночная птица. Тяжело вздохнул Катсук.
Этот тяжкий вздох потряс Дэвида до глубины души.
Неопределенность куда-то исчезла, забирая с собой и сон, и детские воспоминания. Мальчик думал: "Катсук заболел. Эту болезнь никто не может излечить. Катсука схватил дух и овладел им. Теперь у него есть сила, перед которой никто не может устоять. Вот что он имел в виду, говоря про песню! Его слушаются птицы. Они прячут нас. Он ушел в такое место, куда не сможет последовать ни один человек. Он ушел туда, где живет песня... куда я боюсь идти."
Дэвид сел на месте, удивляясь, что все эти мысли пришли к нему в голову непрошенными. Это были совершенно недетские мысли. Сейчас он думал о реальных событиях, о жизни и смерти.
И случилось так, будто эти мысли призвали каких-то существ: снова зазвучала песня. Она началась из ничего, слова такие же непонятные; непонятно было даже само ее направление... куда-то наружу.
- Катсук? - спросил Дэвид.
- Ты слышишь пение? - заметил тот, не отходя от костра.
- Но что это такое?
- Некоторые мои соплеменники. Это они владеют песней.
- Зачем они это делают?
- Они пробуют выманить меня из гор.
- Может они хотят, чтобы ты дал мне хоть немного свободы?
- Ими овладел малый дух. Но он, Хокват, не настолько могуч как мой.
- Что ты собираешься делать?
- Когда рассветет, мы отправимся к ним. Я возьму тебя с собой и покажу им силу своего духа.