Дэвид съел вторую рыбу, облизал пальцы. Все это время девушка проявляла беспокойство, ерзая на раскладушке.
- Почему вы все так боитесь его? - спросил мальчик.
- Я ему покажу, - прошептала она.
- Что покажешь?
Не отвечая, Тсканай забрала миску и отшвырнула в сторону. Дэвид услыхал лишь, как та загрохотала по полу.
- Зачем ты так?
- Я хочу показать _К_а_т_с_у_к_у_! - Это имя прозвучало как ругательство.
Дэвид почувствовал, как вспыхнула, но тут же погасла в нем надежда. Что могла сделать Тсканай? Он сказал:
- Никто из вас не собирается мне помочь. Он сошел с ума, а вы все его боитесь.
- Он бешеный зверь, - сказала она. - Он хочет быть один. Он хочет смерти. Это безумие! А я хочу быть с кем-нибудь. Я хочу жизни! Вот это не сумасшествие. Никогда я не думала, что он станет твердолобым индейцем.
- Катсук не любит, когда его называют индейцем.
Она так замотала головой, что косички разлетелись в стороны.
- Он трахнутый, твой Катсук. - Тихим, горьким голосом.
Дэвид был шокирован. Он никогда не слышал, чтобы взрослые говорили настолько откровенно. Кое-кто из его приятелей пробовал ругаться, но все же не так, как эта девушка. А ей было, самое малое, лет двадцать.
- Что, я тебя шокировала, так? - спросила она. - Ты и вправду невинный. Хотя, ты знаешь, что это означает, иначе на тебя так бы не подействовало.
Дэвид сглотнул.
- Большое дело, - сказала Тсканай. - Придурошный индеец думает, будто у него есть невинный. Ну ладно, мы ему еще покажем!
Она поднялась, подошла к двери и закрыла ее.
Дэвид услыхал, как она возвращается к нему, шелест ее одежды.
- Что ты делаешь? - прошептал он.
Она ответила тем, что села рядом, нашла его левую руку и прижала к своей обнаженной груди.
От изумления Дэвид даже свистнул. Она была голая! Как только его глаза привыкли к темноте, он мог видеть ее всю, сидящую рядом.
- Мы поиграемся, - сказала она. - Мужчины и женщины часто играются в эту игру. Она очень веселая. - Она влезла рукой под его одеяло, пошарила там и нащупала его пенис. - О, у тебя уже есть волосы. Ты уже достаточно взрослый, чтобы играть в эту игру.
Дэвид попытался оттолкнуть ее руку.
- Не надо.
- Почему не надо?
Она поцеловала его в ухо.
- Потому что.
- Разве тебе не хочется избавиться от Чарли-Катсука?
- Хочется.
У нее была мягкая, возбуждающая кожа. В низу живота мальчик почувствовал странное ощущение: что-то поднялось и затвердело. Ему хотелось остановить девушку, но и прекращать этого не хотелось.
- Он хочет тебя невинного, - прошептала девушка. Дыхание ее участилось.
- А он меня отпустит? - тоже прошептал Дэвид. От девушки исходил какой-то странный, молочный запах, из-за чего кровь начала быстрее биться в жилах.
- Ты же слыхал, как он говорил. - Она взяла его руку и прижала к треугольнику волос между своими ногами. - Разве тебе не хорошо?
- Хорошо. Но откуда ты знаешь, что он меня...
- Он сам говорил, что ему нужна твоя невинность.
Немного перепуганный, но и возбужденный, Дэвид позволил ей уложить себя на раскладушку. Та затрещала и зашаталась. Теперь он делал все то, что она подсказывала, с желанием. Они покажут этому Катсуку! Придурошному, траханному Катсуку!
- Так, сюда... - шептала она. - Сюда! Аааах!... - Потом: - А у тебя хорошая штучка. Ты и сам молодчина. Не так быстро... Сюда... правильно... вот так... ааааах!...
Осознание случившегося пришло к Дэвиду уже позднее. Тсканай вытирала его, потного, возбужденного, дрожащего, но в то же время успокоенного и довольного. Он думал: "Я сделал это!" Он чувствовал пульсирующую в себе жизнь. "Милая Тсканай!" Он даже расхрабрился и коснулся ее левой груди.
- Тебе понравилось, - сказала она. - Я же говорила, что это весело. Она потрепала его за щеку. - Теперь ты уже мужчина, а не маленький Невинный, которого таскает за собой Катсук.
При воспоминании о Катсуке Дэвид почувствовал, как сжался желудок. Он прошептал:
- А как Катсук узнает?
- Узнает, - захихикала она.
- У него есть нож, - сказал Дэвид.
Она повернулась к нему лицом, положив ему руку на грудь.
- Ну и что?
Дэвид подумал об убитом туристе. Он оттолкнул руку Тсканай и сел на раскладушке.
- Ты же знаешь, что он сумасшедший.
Потом он подумал, а не рассказать ли девушке про убийство.
- Я с трудом могу дождаться, чтобы увидеть его лицо... - как-то апатично, даже со скукой сказала она.
Перебив ее, дверь заскрипела и распахнулась от удара.
В хижину вошел Катсук, его лицо против света оставалось в тени. Он нес охапку одежды Дэвида и его кроссовки. Когда солнечные лучи из дверного проема высветили две обнаженные фигуры на раскладушке, Катсук остановился.
Тсканай начала смеяться.
- Хей, Чарли-бэби. А у него уже нет невинности! Что ты на это?!
Катсук уставился на них, от шока у него перехватило у него перехватило дыхание. Его рука потянулась к рукояти ножа на поясе, он уже почти вытащил его из ножен. Почти. А потом в нем заговорила мудрость Ловца Душ, он прозрел ее женскую хитрость. Ей хотелось этого ножа! Ей хотелось смерти и того, чтобы смерть эта прикончила его. Ей хотелось отменить древний обряд. Ах, это женское хитроумие! Он бросил Дэвиду его одежду и сделал шаг вперед. Его лицо все так же оставалось в тени, и на нем ничего нельзя было прочесть.
- Ты собираешься прирезать нас, Чарли-бэби? - спросила Тсканай.
Дэвид сидел и не мог пошевелиться от страха. Он и сам предполагал, что дело закончится ножом. Это было бы логичным решением п_р_а_в_и_л_ь_н_ы_м_. У него заболела грудь. Его тело ожидало ножа, и сейчас даже собственная нагота не смущала его. Теперь уже не было никакой возможности уйти от удара.
- Неужели ты, Тсканай, считала, что _т_а_к_и_м _о_б_р_а_з_о_м овладеешь моим духом? - спросил Катсук.
- Зато теперь он уже не твой невинный хокватик.
Но голос ее звучал озадаченно. Катсук не отреагировал так, как она рассчитывала. Она и сама точно не знала, на что рассчитывать, но уж явно не на его спокойствие. Он должен был тут все разнести вдребезги.
Катсук мельком глянул на перепуганного мальчишку. _Н_е_в_и_н_н_ы_й_? Да разве мог секс повлиять на это? Нет! Понятие невинности заключалось в чем-то ином. Оно было связано с чувственностью и намерениями. Связано с тем, был ли в этом хоквате эгоизм. Был ли он нечувствителен к страданиям других. Способен ли он был на самопожертвование.