Дэвида охватило чувство вины. Он подумал: "Я - хокват!"
Это его соплеменники похитили эту землю. Он знал, что Катсук говорит правду.
"Мы украли эту землю."
Так вот почему два подростка, которым было приказано присматривать за ним, не хотели разговаривать. Вот почему люди, заполнившие дом, проявляли солидарность с Катсуком, хотя в их голосах были осторожность и страх.
Дэвид чувствовал себя заложником за все грехи своего народа. Он был ответственным даже за то, что его предки творили с индейскими женщинами. Он чувствовал себя совершенно разбитым, брошенным на развалинах прошлой жизни, которая была когда-то приятной и вечной. Он поглядел в дверь Большого дома: красноватые тени на опорных столбах, отсветы костра на поперечинах... все эти люди - с медово-красной кожей, с блестящими черными волосами, седоволосые, с волосами гладко лежащими и всклокоченными. Вдруг он увидал Тсканай, неподалеку от Иша, в третьем ряду: круглое лицо, фиолетовая блузка, красно-оливковый оттенок кожи в свете костра. Дэвид судорожно сглотнул слюну, вспомнив шелест ее одежды в темной хижине, танец теней...
- Вы не остановите меня, - сказал Катсук. - Никто меня не остановит.
Кэлли поднялась на ноги. Ее движения были медленными, вкрадчивыми. Она поглядела Катсуку прямо в лицо.
- Мы не собираемся останавливать тебя. Это правда. Но если ты убьешь этого мальчишку, для всех нас это будет совсем плохо. Мне бы не хотелось, чтобы мой родственник сделал это.
Она повернулась и ушла в тень.
- Прошлое есть прошлое, его не вернешь, - сказал Иш и сел.
Катсук напрягся, поглядел по сторонам, но не для того, чтобы взглянуть в лица, но чтобы показать свое.
- Все прошлое заключено в моих словах, - сказал он. - Если эти слова умрут, вы позабудете о тех стонах и слезах, что были в ваших семьях. Вы позабудете о всем том плохом, что хокваты сделали нам. Но я не позабуду! Вот и все, что я хотел вам сказать.
Он повернулся и вышел из хижины.
Не успел Дэвид пошевелиться, Катсук был уже рядом. Он схватил мальчика за плечо.
- Пошли, Хокват. Мы уходим немедленно.
23
Я уверен, что старая Кэлли видала своего племянника.
А зачем же еще ей приходить к нам со всеми этими
предупреждениями? Вместе со своей бандой она была на Диких
Землях. Именно там я и сконцентрировал своих людей. Я
очень внимательно выслушал ее. У этой старухи голова на
плечах имеется! Она говорит, чтобы мы называли его
Катсуком - черт с ним, назовем его Катсуком. Если кто
назовет его в неподходящий момент Чарли - тот может
испортить нам все представление.
Шериф Майк Паллатт
Сразу же после того, как Дэвид с Катсуком ушли с прогалины, где стояли хижины индейцев, погода испортилась: дождик, потом взошла луна, снова дождь. А когда они добрались до входа в старую шахту, дождь разошелся не на шутку. Вдали били молнии и гремел гром. Дэвид позволял тащить себя сквозь мрак, представляя, что это сам Катсук создает каждый последующий шаг их пути. В этой мокрой темноте даже глаз Катсука не мог различать дорогу.
Во время подъема на склон Катсук все еще кипел от ярости и негодования.
Дэвид, у которого сердце трепыхалось в груди, слышал лишь каркающие звуки и мог различить в них один только гнев. Мокрые ветки хлестали его по лицу, корни хватали за ноги, он скользил по грязи. Когда они наконец дошли, мальчик совершенно выбился из сил.
Мысли Катсука находились в полнейшем беспорядке. Он думал: "Ведь все правда! Они же знают, что я говорил им правду. Но они все еще боятся. Они не доверяют мне. Теперь мои соплеменники для меня утрачены. Они не хотят той силы, которую я мог им дать. И это люди моей крови!"
Он затащил Хоквата под своды старой шахты и отпустил мальчика. С них обоих текла вода. Катсук отжал руками свою набедренную повязку. По ногам потекли струйки. Он продолжал размышлять: "Нам надо передохнуть, а потом уходить отсюда. Среди моих соплеменников есть глупые люди. Они могут сказать хокватам, где я нахожусь. За это им могут дать награду. Кое-кто из моих людей болен хокватскими болезнями и может сделать это ради денег. Мои же сородичи выгнали меня из своего дома. Здесь больше нет для меня дома. Никто из них не придет, чтобы встретиться со мной. Теперь я по-настоящему бездомный."
Вот только как им удастся отдохнуть здесь? Катсук мог чувствовать своих сородичей там, у озера - их беспокойство, возмущение, их разделенность, их споры. Они-то слушали его слова, но не чувствовали заключенного в них смысла. К тому же, разговор велся на языке, который кощунственно искажал все то, о чем он говорил.
"Темнота больше не сможет дать мне передышки. Я буду духом-привидением. Даже Тсканай не поддержала меня..."
Он вспомнил про то, как Тсканай глядела на него. Ее глаза смотрели на него и видели в нем чужака. Она отдала свое тело мальчишке, пытаясь уничтожить в нем невинность. Она думала о том, как сделать Хоквата негодным для замысла Катсука. Только ей это не удалось. Стыд Хоквата еще больше усилил его невинность. Сейчас он был еще невиннее, чем раньше.
Катсук всматривался в черную пустоту штрека старой шахты. Он ощущал его размеры своей памятью, осязанием, слухом и нюхом. Духи были и здесь.
Хокват стучал зубами. По-видимому, это духи вызвали его страх.
- Катсук? - прошептал мальчик.
- Да.
- Где это мы?
- В пещере.
- В старой шахте?
- Да.
- А т-ты н-не хочешь р-разжечь ог-гонь?
Разряд молнии на мгновение осветил все вокруг: вход в старую шахту, качающиеся деревья, отвесные струи дождя. Потом раздался такой удар грома, что мальчик даже съежился от страха.
- По-моему, здесь и так много огня, - сказал Катсук.
Внезапно весь окружающий мир озарился таким близким разрядом молнии, что в воздухе запахло преисподней; последующий удар грома чуть не повалил их на землю.
Свернувшись клубком, мальчик прижался к руке Катсука.
И снова сверкнула молния, но на этот раз возле озера. Гром прозвучал как слабое эхо предыдущего.
Дэвид хватался за Катсука и трясся всем телом.
- Это был Квахоутце, бог воды и дух всех тех мест, где есть вода, объяснил Катсук.
- Он был так близко.
- Это он сказал нам, что эта земля до сих пор его.