естеству, насколько это возможно. Так всегда поступают мои
соплеменники. Когда мы встречаемся с чем-то неизвестным,
мы молчим и ждем возможности понять его. Когда же белые
узнают нечто загадочное для себя, они делают странные
вещи. Они бегают без толку, стараясь создать как можно
больше шума. Они еще больше сбивают себя с толку и даже не
слышат себя.
Из записки, оставленной в приюте на Сэм Ривер
Всю ночь, проведенную ими в укрытии, Катсук не спал, погрузившись в раздумья. Хокват, лежащий рядом, и ровно дышащий во сне, оставался волнующей загадкой. Хотя мальчик и спал, живущий в нем дух бодрствовал. Это было похоже на давние времена, когда хокваты впервые прибыли на земли его племени, и кое-кто говорил, что они, должно быть, потомки Морской Чайки, хозяйки дня и дневного света. Дед Хобухет часто рассказывал об этом. Хокваты бегали и кричали, как чайки, так что удивление индейцев можно было понять. Этот мальчишка тоже совсем еще недавно бегал и кричал. Но сейчас он уже мог хранить молчание довольно долгое время. В какие-то моменты можно было даже почувствовать, как крепнет в нем дух.
Этот дух рос и креп даже сейчас.
Катсук чувствовал, что дух разговаривает с мальчиком. Этот дух был здесь, в темноте, показывая того мужчину, которым никогда не станет мальчишка. Эта мысль взволновала индейца, ему даже стало страшно.
И вдруг находящийся в Хоквате дух заговорил с Катсуком:
- Вот видишь, Катсук, в этом теле есть хорошие глаза и хороший разум. Он видит кое-что такое, чего ты не замечаешь.
Катсук понимал, что следовало бы избить, наказать каким-то образом свои чувства за то, что они подчинились духу Хоквата. Но откровенность привела к тому, что он включился в этот безмолвный торг.
- Что-то случится из-за этого тела, - сказал дух.
Катсук держался изо всех сил, чтобы оставаться спокойным. Он колебался, даже нет, боялся. Если только он ответит духу, его собственная сила испарится. А тогда чужая сила могла бы его поднять и трясти сколько угодно. И тогда Катсук в теле Чарлза Хобухета дергался бы как камушек в погремушке.
- Это глупо, считать, будто ты можешь не замечать моего присутствия, - сказал дух.
Катсук крепко-накрепко стиснул зубы. Вот это соблазнитель! Он напомнил индейцу весь мир хокватов.
- Я возвращу тебе твои собственные знания о мире, - предложил дух.
Катсук нахмурился.
- К тому же я дам тебе реальные знания того, что ты только думаешь, будто знаешь. Или ты считаешь, что в тебе уже нет местечка, чтобы вместить их? Что бы ты не сказал, "да" или "нет", есть ведь что-то, управляющее твоим сердцем. Рука этого мальчика и твой глаз встретились. Он что-то сказал, а какая-то часть внутри тебя услышала... и без всяких компромиссов. Если твои глаза так же хороши, как и его, можешь сам прямо просмотреть его тело и увидать в нем того человека, которым он стал бы. Он поделился с тобой этим знанием, но понял ли ты это?
Катсук отрицательно покачал головой в темноте, отчаянно держась своей связи с Похитителем Душ.
- Как все это началось? - спросил дух. - Что заставляет тебя верить, что ты можешь быть хозяином положения? Неужели ты не видишь в этом юноше чуда? Отвлекись от его внешнего вида и загляни вовнутрь. Сможешь ли ты быть достойнее его?
Катсук чувствовал, что обливается потом. Изнутри и снаружи его обжигал холод. Перед напором этого духа невозможно было устоять. Он заглядывал в самые глубины его сознания. Это одновременно и подавляло, и унижало. Этот дух буквально пробивал духовное естество индейца, его глубинную суть. Катсук ощущал вибрации ночи, чувствовал всю необычность и ужас этого мгновения разговора с духом. Тот захватил сетью громадную часть его вселенной, его мира, и содрогал ее своими замечаниями. Причем, духу даже было все равно, хочет ли Катсук внимать ему. Он только говорил и говорил. Дух не предлагал ему что-либо делать, только слушать. Его послание было словно выбитым в камне.
И после всех своих безумных слов дух сказал одну простую вещь:
- Если ты не отказался от своего решения, сделай все так, как мужчина поступает с мужчиной.
Трясясь от страха, Катсук не мог сомкнуть глаз в темноте.
Хокват повернулся, что-то пробормотал, потом сказал ясным голосом:
- Катсук?
- Я здесь, - ответил тот.
Но мальчик говорил это во сне.
28
Меня привлекает ошибочность западной философии. В
английском языке нет никакого "языка тела". Одни слова,
слова, слова, и никаких чувств. Нет плоти. Нет тела. Вы
пытаетесь разделить жизнь и смерть. Вы пробуете
оправдаться тем, что цивилизация, использующая обман,
ложную веру, хитрость, делает так, что фальшивые ценности
превалируют _н_а_д_ плотью. Серьезность ваших нападок на
счастье и страсть оскорбляют во мне человека. Они
оскорбляют мою плоть. Вы всегда бежите своего тела. Вы
прячетесь в словах отчаянного самооправдания. Вы
пользуетесь самой изощренной риторикой, чтобы оправдать
образ жизни, несвойственный человеку вообще. Это образ
жизни, так, но не сама жизнь! Вы говорите, что верить
глупо, и сами же верите в это. Вы говорите, что любовь
бесполезна, но сами же ищете ее. А находя любовь, вы ей не
доверяете. Высшую вербальную ценность вы видите в чем-то,
что сами называете безопасностью. Это выгораживает уголок,
в котором вы ползаете, совершенно не понимая того, что
держаться за мертвечину - это совсем не то, что "жить".
Из статьи Чарлза Хобухета для журнала "Философия 200"
- Приблизительно тридцать тысяч лет назад, - сказал Катсук, - лава была вытолкнута сюда, в дыру, расположенную где-то в середине склона.
Он указал большим пальцем через плечо.
- Лава застыла громадными глыбами, которые вы, глупые Хокваты, называете индейскими слезами. Дэвид глянул вверх, в сторону гор, которые сияли в утреннем солнце, стоящем над рощей тсуг. Горы стояли, будто каменная колоннада. Над ними плыли тучи. На южной стороне горного склона был след морены. Река текла у самого подножия горы, но ее шум заглушался ветром, безумствующим и деревьях.
- А сколько сейчас времени? - спросил Дэвид.
- Хокватского времени?