— Где он сейчас? Ты его допросил?
— Не успел. У парня очередной религиозный заскок, случается примерно раз в год. Мол, работает среди грешников и сам пачкается в грехе. В такое время Трибби без предупреждения уезжает в общину англизонов за городом замаливать свои вымышленные грехи, а хозяин оформляет ему отпуск, даже не спрашивая. Объясняет, что за такие деньги никто другой работать не соглашается.
Миллер задумчиво почесал в затылке, потом подчеркнул ногтем имя уборщика:
— И всё же давай-ка ещё раз проверим вот его. А уже потом будем искать пятого невидимку.
В посёлке общины Трибби не оказалось. Впрочем, после некоторых раздумий, следователям назвали ещё одно место, куда мог спрятаться кающийся грешник: дома у одной священницы, так уже было. В таком случае она кладёт его коммуникатор в сейф, а самого нагружает тяжёлой работой до тех пор, пока не наступит просветление. Свой коммуникатор женщина тоже оставляет в здании церкви, иных средств связи в доме нет — потому, наверное, Трибби и «пропал» для остального мира. Глава общины дал адрес, потому Хэймо и Миллер решили проверить ниточку до конца, не откладывая. Пусть для этого и пришлось делать изрядный крюк.
Район, где жила сестра Тамазина, был одним из последних островков захлестнувшей мегаполис лет двадцать назад моды на скромные домики на одну-две семьи в окружении небольшого дворика-газона. Потом вкусы сменились, там, где земля подорожала и аренда оказалась жителям не под силу, домишки сменили современные небоскрёбы. Но «Орхидеи» уцелели, постепенно превращаясь из благополучного спального района в трущобы: даже «вечная» краска стен, казалось, без должного ухода поблёкла, на синтасфальте и пластике заборов пестрели граффити и надписи — от призыва к борьбе за очередное правое дело до предложений в виде телефона с сердечком. А ещё везде слышался гул человеческого муравейника: разговоры гуляющих бабушек и домохозяек, детские крики, чьи-то скандалы — всё то, что отличает жилые кварталы от лощёного делового Сити. Искомый дом оказался в самом центре, заезжать в пешеходную зону на машине было запрещено, а солнце припекало вовсю. Если по планетарному календарю был ноябрь, то в городе вступало в полную силу лето. Когда следователи добрались до нужного места, рубашки были хоть отжимай.
— Хорошо, пиджаки оставили, — обессиленно выдохнул Хэймо, пытаясь спрятаться от солнца за столбом, на котором висели ворота.
Миллеру тени не хватило — остальной забор был едва до плеча, потому он лишь буркнул, что надо выключать кондиционер заранее, приучать организм. И нажал кнопку звонка. Потом ещё раз и ещё.
— Нету тётушки, — печально констатировал Хэймо. — Зря тащились. И Трибби нет. Звонок мёртвого подымет, а тут в ответ тишина. Поехали.
— Подожди, — вдруг насторожился напарник, — что-то не так. Ворота заперты, дверь тоже, хозяйки нет. Крайнее окно не закрыто, сейчас от ветра шевельнулось. А район, сам знаешь, какой, тут, скорее, без штанов выйдут, чем все замки не проверят.
— Чёрного хода нет, от окна задняя стена просматривается. Ты в дверь, я в окно, — мгновенно отреагировал Хэймо, выдёргивая из кобуры игольник.
Миллер кивнул, дал напарнику несколько секунд перебежать двор, после чего тоже перемахнул через забор и встал у входа так, чтобы стена и косяк защитили от выстрела.
— Центральное полицейское управление, старший следователь Фредерик Миллер. Откройте, — раздался громкий стук.
В это время Хэймо сдвинул окно, молнией забросил тело в комнату… почти сразу раздался его крик:
— Фредерик, пусто. И наш беглец нашёлся, судя по запаху, дня два уже лежит. Вызывай группу.
Эксперты и криминалисты закончили работу только к вечеру, но оба следователя вместо дома отправились в кабинет: там их уже ждал один из иерархов церкви Форда.
— Архипеснослов Уайт, — представился худой как жердь мужчина в белом костюме-фраке и бабочке. — Мне сообщили о страшном несчастье с одной из овец стада нашего, и что случилось это в доме пастыря. Есть ли надежда, что сестра Тамазина ещё жива?
Отвечать взялся Миллер, всё-таки опыта разговора с подобными архипеснослову у него было куда больше, чем у молодого коллеги.