— Мне просто нужно пожелать?
— Да, — сказала Мария. — От всей души.
Подъём был волнительным, как в первый раз. Ладонь скользила по перилам, её то и дело укалывали щепки и обломки высохшей краски. Ступеньки чуть прогибались под моим весом. Первый пролёт, затем второй. На третьем я замедлилась. Сердце громко стучало: от страха ли или только потому, что подъём был тяжёлым?
Вид, что открывался с вышки, несмотря на ещё не сошедшую серость ранней весны, напоминал мне пасмурный день в середине лета, когда я впервые спряталась под этой крышей от дождя. Даже запах сырой земли был тем же. Это приободрило меня.
Я коснулась висевшего на шее бинокля, сжала его, точно спасательный круг. Зажмурилась и представила луг и мелкую речушку, что протекала через парк. Представила шелест листвы и прохладу веющего с воды ветра. И я воззвала, как когда-то взывала к увещевавшему меня голосу, и пожелала вернуться туда. Домой.
Где-то надо мной громко захлопали крылья. Я выглянула из-под крыши: стая ласточек кружила высоко в небе над вышкой.
— В добрый путь! — крикнула Мария.
В облаке мечущихся сизых птиц что-то блеснуло — крошечное золотое пятно.
— Марта! — окликнул вдруг Кир. — Ты ведь вспомнила своё настоящее имя?
Этот вопрос ошеломил меня. Но лишь на краткий миг. Внутри разлилась теплота: и правда, почему же я не задумывалась об этом раньше?
— Да.
— И как тебя зовут?
Передо мной промелькнул образ Тау, его сияющие восхищением глаза, его широкая улыбка. Этот ослепительный свет. Прежде мне хотелось забыться в нём, раствориться без остатка. Теперь он озарял меня, выхватывал из пёстрого полотна жизни, заставляя острее чувствовать самой собой. Благодарно улыбаясь ему, я ответила:
— Надежда.
Стая ласточек ринулась вниз. Я протянула руки, и мерцавшая золотыми крыльями птица опустилась мне в ладони. Тело лишилось веса. Земля ушла из-под ног.
В яркой вспышке мир исчез.
Мокрая трава. Шелест ветра в далёких кронах.
Отчаянный бег из последних сил по размытым дорожкам парка. К многоэтажкам, что высились за деревьями.
Тяжёлая дверь подъезда. Вверх по лестнице. Сбившееся дыхание и боль под рёбрами — скорее, только бы добежать.
Ключ в трясущихся пальцах. Клацанье замка.
Когда я увидела лица родителей, то испугалась, что сердце моё остановится. Оглушённые, они не могли пошевелиться, не могли произнести ни звука. И когда облегчение и радость наконец привели их в движение, заливаясь слезами, я упала в их объятия и прошептала:
— Я дома.
* * *
В наш город больше не вернётся лето.
Я не услышу аромат цветов,
Когда проснусь в туманной мгле рассвета,
Дрожа в объятьях первых холодов.
И поутру, дрейфуя в сизом дыме,
В тоскливое впадая забытьё,
Я буду звать, беззвучно вторя имя
Твоё.
В наш город больше не вернётся море.
Я не увижу на сухом песке
Твои следы, и в заунывном хоре
Усталых волн, что плещут вдалеке,
Не различу твой голос. Твои песни
К ногам моим не вынесет прибой,
Ведь моря нет — оно исчезнет вместе
С тобой.
И если больше не разгонит солнце
Моей тоски задумчивую тишь,
И если лето больше не вернётся,
Я буду думать, что ты крепко спишь.
И в сердце мне проникнет зимний холод,
И разлюблю я море и цветы,
Когда пойму, что не вернёшься в город
И ты.
Но много дней спустя уймутся слёзы,
Которым прежде не было конца,
И утром ты растаешь, точно грёза –
Не вспомню больше твоего лица.
В то утро ты растаешь, а покуда
Я буду плакать, глубоко скорбя.
Но день придёт — однажды я забуду
Тебя.
И, может быть, тогда в лучах рассвета
Я пробужусь от беспокойных снов,
Вдыхая сладковатый запах лета
И еле слышный аромат цветов.
Тогда, быть может, к берегу вернётся
Морской воды сырая пелена
И стоп моих вновь ласково коснётся
Волна.