За спиной зашуршала простыня, и меня обняли тёплые руки. Но тепло их совсем не грело.
— Ты меня выдумал. Я всего лишь пустая оболочка, которую ты наполнил тем, что тебе нравится.
— Неправда.
— Тогда назови причины, — голос мой сорвался. — Твои чувства как на ладони, но они больше не отзываются во мне. Почему? Раньше они делали меня настоящей. Я чувствовала себя настоящей. Почему же теперь внутри эта пустота?
В груди клокотало так, словно меня в любой момент могло вывернуть наизнанку. Юлиан взволнованно сжал мою ладонь.
— Кто вообще такая Марта Овертон? Это тело принадлежит мне или ей? Чью жизнь я проживаю? Как можно существовать с буквой вместо имени?
Грудь сдавило ещё сильнее, дышать стало больно. Ноги подкосились, и Юлиан едва удержал меня.
— Ты снова вспомнила что-то? — ошеломлённо спросил он над моим ухом.
— Тебя это так беспокоит? — огрызнулась я, окончательно потеряв контроль. — Твои вопросы уже стали навязчивыми. Ты боишься чего-то? Есть что-то, что мне нельзя вспоминать? Если вернётся память, если я стану прежней собой, ты больше не будешь меня любить?
— Нет, Марта, ты всё не так поняла…
Юлиан растерялся, и я вырвалась из его объятий, бросилась к лестнице.
— Я просто хочу помочь тебе! — выкрикнул он в отчаянье.
— Тогда оставь меня в покое! — ответила я в сердцах и хлопнула дверью.
Ни шаги, ни слова не раздались мне вслед. Внизу было тихо, в моей комнате — темно и холодно. Обессилев, я припала к стене, сползла на пол и разразилась рыданиями. Лёд треснул. Чёрные воды поглотили меня, потянули вниз. Бурные потоки подхватили и трепали измученное тело, пока оно не достигло дна.
Вдруг я обнаружила опору там, где никогда бы не подумала искать.
Слёзы унялись. Песок подо мной был на удивление мягким и тёплым. Он забивался в волосы, шуршал по коже, убаюкивая. И я уснула в одиночестве, под невесомым песочным покровом.
Только ночное небо молчаливо наблюдало за мной через потолочное окошко.
Воспоминание: Птицы
Тау показывал мне птиц. Я согласилась не столько из интереса, сколько от скуки, просто чтобы оставшиеся две недели поскорее прошли. И хотя я не собиралась всерьёз внимать его рассказам, вдруг обнаружила, что ловлю каждое слово. Даже если мы наблюдали за скворцами или высматривали в ветвях зяблика, едва заслышав хорошо знакомую песню, Тау был полон энтузиазма. Мне нравилось видеть искры в его глазах. Бинокль приятной тяжестью ложился в ладони, ремешок чуть щекотал шею. Отражаемый в окулярах мир почему-то казался ярче. Близ вышки щебетали лазоревки, в ивах на берегу речки гнездились жуланы, а в кустах черёмухи мелькали славки и камышовки.
Птицы никогда не привлекали меня. Но, пусть я и находила это странным, они пробудили во мне угасшую тягу к рисованию. В плавных линиях их крошечных тел, в штрихах их оперения, столь поразительно простых, было нечто непередаваемо прекрасное.
В ночные часы, когда я безуспешно пыталась заснуть, голос рассказывал мне о мире, в который обещал отвести. А однажды утром на моём столе появилась книга. Потрёпанная, пахнущая старостью, однако запах этот в чём-то сильно отличался от того, что я слышала раньше. Он принадлежал другому миру. Как и сухой хруст корешка, как и шероховатость страниц.
— Магия? Ты ничего не говорил о магии.
«Поэтому здесь эта книга, — ответил голос. — Она поведает тебе о магии моего мира».
— Она научит меня ею пользоваться?
«Нет. Этому тебя не научит ни одна книга. Свою внутреннюю магию ты должна открыть сама».
— Внутреннюю?
«Каждый странник обладает внутренней магией. Она есть отражение ваших сокровенных желаний и стремлений, что становятся её источником. Источник формируется со временем. Уже скоро твоя магия проявит себя».
Больше голос ничего не сказал. Свыкшаяся с ожиданием, я бы легко отбросила мысли о внутренней магии до поры, если бы не одно но. Сокровенное желание. Было ли у меня такое?
Или вернее, как давно у меня не осталось никаких желаний?
Жаль, никто не мог ответить на мой вопрос. Даже Тау, который, казалось, понимал так многое и без труда угадывал моё настроение, вряд ли бы разглядел что-либо в глубине моей души. Впрочем, спросить его всё равно не было лишним.
— А! — коротко воскликнул Тау, отняв бинокль и тут же снова приставив к глазам. — Да ладно, не может быть.
Солнце светило ярко в тот день. Было приятно смотреть на чистое небо, на сочную зелень в золотых лучах и вдыхать запах ещё влажной земли, но жара толстым одеялом укутывала тело, делая его практически неподъёмно тяжёлым. Тень под крышей вышки едва ли спасала. Подтянувшись на перилах, я встала с пола и взяла бинокль.