Позволь рассказать тебе мою историю.
Сколько себя помню, я всегда с восхищением смотрела на Адама. Он был центром моего мира, моим вдохновением, примером для подражания. Поэтому с его смертью рухнул и мой мир. У меня не осталось причин жить дальше. И возможно, моя жизнь оборвалась бы гораздо раньше, если бы я не встретила Бертрана.
Он был всего лишь случайно залетевшим в наш сад вороном со сломанным крылом, которого я выходила и приютила. Он был потерян и несчастен, собственное существование больше не имело для него ценности. Мне захотелось спасти его, как Адам пытался спасти свою любимую. Так я могла продолжить неоконченное им дело, придать смысл тому, что я единственная выжила в аварии. Это вернуло мне силы и надежду.
Я попросила Бертрана жить ради меня. Жить ради моей защиты, а я в свою очередь обещала защищать его. Я думала, что поступаю правильно. Но в действительности мной двигал эгоизм. Как могла я заставить его жить против воли? Как могу я теперь вот так оставлять его?
В итоге я не спасла даже саму себя. Я хотела стать лучше родителей и сестёр, но выросла такой же лицемерной эгоисткой. Помогать другим так легко, когда этим ты тешишь своё самолюбие.
Имеем ли мы право спасать кого-то, если нас об этом не просили? У меня нет ответа. Но я знаю, что очень виновата перед Бертраном. И перед тобой. Я увлеклась, заигралась в добродетель и тем самым подставила тебя под удар. Ты была честна со мной, а я руководствовалась скрытыми мотивами. Мне правда жаль, что так сложились обстоятельства и что мы не подружились по-настоящему. Прости.
Сейчас мне кажется, я не написала и десятой части того, что хотела, но на большее я уже не способна.
От всей души желаю, чтобы в твоей жизни всё наладилось. Будь счастлива.
Прощай.
И спасибо за всё.
Лукия.
Я не заплакала. Не потому, что такой была её просьба, и не потому, что во мне не осталось слёз. Они были неуёмны — омывали меня изнутри и, полоща солью мои раны, заставляли тело нестерпимо болеть. Если бы только я помнила, откуда взялись все эти порезы и почему они до сих пор кровоточат.
Написанное не укладывалось в голове, сколько бы я ею ни трясла, сколько бы ни вопрошала, зачем Лукия доверила мне свою исповедь. Что стояло за ней? Меня возмущали её порицания, обвинения, каждое из которых хотелось оспорить, раскаяния, которые я не могла принять. Каждое слово иглой вонзалось в сердце, и, хотя эта история откликалась в моей памяти смутными образами, подсознание отвергало её с такой силой, что становилось страшно. Поток борющихся меж собой тяжёлых чувств захлестнул меня.
Лишь спустя многие минуты, когда я очнулась и опустила глаза на страницу, то увидела внизу письма приписку:
«Есть ещё кое-что, о чём мы не успели поговорить. Я задолжала тебе, помнишь? И потому хочу предложить ответную услугу.
Я дам тебе возможность узнать правду. Кто такие странники, откуда берётся магия — всё это ты сможешь узнать в рыцарском архиве. Свяжись с Рут, и она поможет тебе проникнуть туда. Конечно, это предложение ты принимать не обязана. Истина страшна и отвратительна, но всё же я хотела бы разделить её с тобой. Разрешишь мне побыть эгоисткой в последний раз?
Рут будет ждать».
Она приходила ко мне во сне. Она казалась счастливой — счастливее, чем я когда-либо её видела — и щемящая печаль растекалась в моей груди, стоило только услышать её звенящий голос. Я не могла разобрать, что он говорил: он сливался с мягким журчанием ручья, с тёплым шелестом листвы и щебетом птиц. Может, никакого голоса не было вовсе. И её безмятежный смех лишь мерещился мне.
Я просыпалась, охваченная глубоким, пугающим одиночеством, и пустота комнаты ощущалась необъятной, разреженной настолько, что мне было нечем дышать. Сворачиваясь под одеялом в клубок, кутаясь, прячась от этой давящей пустоты, я мысленно рисовала её портрет. Хрусталь аметистовых глаз, тонкий фарфор кожи, изломы прядей хрупких волос. Мелкая россыпь кристаллической пыли, сверкающая подобно свежему снегу, собирается в прозрачный нимб, а вокруг, в сияющем чистом воздухе — бутоны белых роз, которые так любила её мать.