Такого я от принцессы не ожидала! Мало того, что ее родной язык груб, как лай собаки, так еще и в выражениях она не стеснялась!
Это была самая неприличная собака из всех, которых я слышала.
Затем принцесса выхватила волшебную палочку, одним взмахом сотворила слабенький портал, и исчезла в голубом вихре. Очень интересно. А зачем же она пользуется экспрессом, рискуя быть пойманной, если может телепортироваться в любую точку?! Не очень далеко, конечно, судя по ее магии, но все же?!
Меж тем мешочек допрыгал до того места, где была только что принцесса, и засопел с вожделением, словно отыскал самую красивую, самую безупречную бусину.
- Энди! - прокричал Генри, спеша ко мне со всех ног. - Энди, бегите!
Почему это?! Что не так?!
Мешок с вожделением обнюхивал что-то черное, круглое, с тлеющей искрой.
- Энди! Бегите!! Спасайтесь, Энди!
Прежде, чем я успела сообразить, что это такое, и насколько это может быть опасно, мешок подпрыгнул и наделся алым атласным ртом на эту огромную, черную бусину. Он дрыгался, вертелся, крутил толстым животом, в котором побрякивали жемчуга, и его добыча медленно исчезала в его прожорливой пасти.
Бах!
От приглушенного звука взрыва подскочил, как ошпаренный, Генри, священник снова выругался, а я… Я стояла и держала на поводке хнычущий мешочек, отплевывающийся осколками раздробленных бусин и гарью.
- Вы ее уничтожили, Энди! - прокричал Генри восторженно. - Бомбу! Невеста Короля хотела взорвать весь дом, уже и фитиль подожгла! Ах, как вовремя вы велели вашему мешку ее проглотить!
- Ах, да, - слабым голосом произнесла я, чувствуя дурноту. Мешочек сидел в жухлой траве, хныкал и жаловался на разошедшийся шов. Что ж, мы оба получили урок на всю жизнь. Не все то бусина, что круглое…
- Надо же, как изобретательно вы применяете свои дамские штучки! - восхитился Генри. - Подумать только, спасти все от взрыва при помощи простого жадного мешочка, какой найдется в любом доме! Какая вы находчивая! Нет, я определенно верю, что вы лучший агент!
- Здесь, вероятно, их логово, - произнес священник, игнорируя его восторги и оглядывая дом, полускрытый черными ветвями кустарника. - Тех, кто морочит головы девушкам. Надо быть осторожнее… Быть может, там кто-то притаился?
Под порывами ледяного ветра мы обогнули дом и с трудом нашли вход. Над крыльцом, поскрипывая, висел мутный фонарь, освещая ступени и дверь, крепкую и надежную, как в хранилище банка.
Священник ударил в нее ладонью, но что толку стучать, если все равно не откроют? Он снова выругался, а вот Генри не стал упрашивать хозяев этого места, чтобы они впустили его и сдались.
Он всего лишь положил свою руку на мокрый от дождя косяк, и по крашеному дереву побежали с треском морозные узоры. Дверь похрустывала и поскрипывала, леденея. Скоро холод добрался до замка и тот лопнул, разорванный морозом. Генри легко толкнул дверь - она отворилась, и Ловец шагнул в темный холл, по длинному лунному, мертвенно-белому квадрату на полу.
Мне сразу же не понравилось это место. В скудном свете фонаря, который священник снял у входа, я с трудом разглядывала обстановку этого дома, но она казалась мне вульгарной и кричащей, как закулисье дешевого цирка. Крашеные перья, яркие обивки мебели, позолота, карты, рваные дамские печатки… И запах. Тут стоял приторный, отвратительный, тошнотворный запах, запах пота, запах горячих немытых тел… и интимный, насыщенный интимный запах - тоже.
- Публичный дом! - произнес священник с отвращением.
Однако, откуда священнику известно, каково в публичных домах?!
Генри встряхнул пальцем, холодный синий огонек сорвался с его ногтя и прыгнул во тьму, отыскивая фитиль свечи. Он нашел свечу быстро, и запрыгал с канделябра на канделябр, наполняя комнату призрачный голубоватым светом.
А там!..
Я даже закричала, кинувшись Генри на шею безо всякой опаски, позабыв о смертоносной магии, заключенной в его руках. О его вампирских клыках я тоже не думала и накрепко зажмурилась, потому что увиденное был в сотню раз хуже, чем в лавке мясника. Лучше умереть, будучи насквозь прошитой его могильным холодом, чем это…
Девушки.
Полностью обнаженные девушки.
С кляпами во ртах.
Прикованные к стенам железными кандалами и ошейниками. С серыми изможденными лицами. С потухшими, почти неживыми глазами. С задранным вверх и разведенными в разные стороны ногами. Так, что все интимное, все стыдное просто было выставлено напоказ.
Одна была приколочена высоко, над каминной полкой. И любой джентльмен, которому вздумалось бы подойти к огню, обсушиться и погреться, мог видеть прямо перед своим лицом это. И потрогать, думаю, тоже мог. И не только.