«Дай я это улажу, старик…”, и Даддитса, с любопытством повторявшего: “Сто увадис?»
— Нет ничего странного в том, что мы вспоминаем Даддитса, Пит, — сказал он, втаскивая импровизированные санки в шалаш и тяжело отдуваясь. — Мы мерили себя по Даддитсу. Даддитс — самое светлое, что было в нашей жизни. Наш звездный час.
— Ты так считаешь?
— Угу. — Генри поспешно плюхнулся на снег, решив отдышаться, прежде чем переходить к следующему пункту плана. Сколько там на часах? Почти полдень. К этому времени Джоунси и Бивер наверняка поняли, что дело не только в метели и что им пришлось худо. Может, догадаются завести снегоход (если обработает, напомнил себе Генри, если чертова таратайка работает) и отправятся на поиски. Это сильно упростит ситуацию.
Он оглядел лежавшую на брезенте женщину. Растрепанные волосы закрывали один глаз, второй с леденящим безразличием смотрел на Генри, вернее, сквозь него.
Генри свято верил, что перед всеми детьми рано или поздно встает необходимость самозащиты и что одиночки действуют куда менее решительно, чем детские стаи. Очень часто это выливалось в неоправданную жестокость. Генри и его друзья вели себя прилично, неизвестно по какой причине. Правда, в конце концов это, как и все остальное, особого значения не имеет, но не вредно помнить, что когда-то ты боялся последствий и был паинькой.
Он сказал Питу о своих планах, объяснил, что требуется от Пита, и тяжело поднялся. Пора начинать. Нужно во что бы то ни стало добраться до “Дыры”, пока не стемнеет. Чистое, безопасное, теплое место…
— Ладно, — нехотя согласился Пит. — Будем надеяться, что она не откинет копыта. И что эти огни не вернутся. — Вытянув шею, он взглянул на небо, но ничего не увидел, кроме темных, нависших над головой туч. — Как по-твоему, что это было? Что-то вроде молнии?
— Эй, да ты прямо-таки эксперт по космосу, — усмехнулся Генри. — Лучше насобирай щепок, для этого даже вставать не придется.
— На растопку?
— Сообразил, — кивнул Генри и, переступив через женщину, направился к опушке леса, где валялись бревна потолще. Впереди примерно девять миль. Но сначала они разведут костер. Высокий жаркий костер.
Глава 4. МАККАРТИ ИДЕТ В СОРТИР
Джоунси и Бивер, сидя на кухне, играли в криббидж, который называли попросту игрой. Память о Ламаре, отце Бивера, который всегда именовал ее так, словно, кроме этой, на свете других игр не было. Для Ламара Кларендона, жизнь которого вращалась вокруг его строительной компании в центральном Мэне, криббидж, вполне вероятно, и был таковой. Способ убить вечера для тех, кто полжизни проводит в лагерях лесорубов, железнодорожных вагончиках и строительных трейлерах. Доска со ста двадцатью отверстиями, четыре колышка и старая засаленная колода карт. Если все это у вас имеется, считайте, вы в деле.
В криббидж чаще всего играли, чтобы скоротать время: пока пройдет дождь, прибудет заказанный груз или из магазина приедут задержавшиеся друзья и подскажут, что делать со странным парнем, лежащим за закрытой дверью спальни.
Если не считать того, думал Джоунси, что больше всего нам нужен Генри. Пит — что-то вроде приложения. Только Генри знает, что делать. Бивер прав — без Генри, как без рук.
Но Пит и Генри все не ехали. Пока еще для настоящей тревоги слишком рано, возможно, они задержались из-за снегопада, но Джоунси уже начинал беспокоиться, и Биверу, наверное, тоже не по себе. Никто пока не высказал опасений вслух: в конце концов до вечера далеко, и все еще может обойтись, но невысказанная мысль уже витала в воздухе.
Джоунси постарался сосредоточиться на доске и картах, но продолжал поглядывать на дверь спальни. Скорее всего Маккарти уже спит, но, черт возьми, не нравилось ему лицо этого парня!
Джоунси подметил, что и Бив искоса посматривает в ту же сторону.
Джоунси перетасовал древнюю колоду, сдал себе пару карт и отложил криб note 15, когда Бив щелчком подвинул к нему еще две. Бивер снял, и начало было разыграно: в ход пошли колышки note 16.
"Можешь сколько угодно отмечать ход и все же с треском проиграть, — твердил Ламар, с его вечной сигаретой “Честерфилд”, свисавшей с уголка губ, и кепчонкой с гордым логотипом “Кларсндон констракшн”, неизменно надвинутой на левый глаз, как у человека, который знает тайну, но согласится выдать только за подходящую цену, Ламар Кларендон, порядочный работящий папочка, умерши” от инфаркта в сорок восемь, — зато если отмечаешь ход, тебя никогда не объегорят”.
Нет игры, думал Джоунси. Нет костяшек, нет игры. И тут же по ушам ударил тот чертов дрожащий голос, из больничных кошмаров: Пожалуйста, перестаньте, я этого не вынесу, сделайте укол, где Марси?
Господи, ну почему мир так жесток? Почему так много оскалившихся зубьями шестеренок готовы перемолоть твои пальцы, почему так много приводов, передач, колес и еще бог знает чего готовы расщепить каждую твою кость?
— Джоунси?
— Что?
— Ты в порядке?
— Да, а в чем дело?
— Ты весь трясешься.
— Правда? — Что тут спрашивать, он и сам это знал.
— Честное слово.
— Наверное, сквозняк. Не чувствуешь никакого запаха?
— От него?
— Ну не от подмышек же Мэг Райан! От него, разумеется.
— Нет, — сказал Бивер. — Пару раз мне казалось.., наверное, воображение разгулялось. Когда кто-то все время пердит.., ну, знаешь.., и к тому же…
— Да, вонь ужасная.
— Да. И отрыжка тоже. Я думал, он наизнанку вывернется. Честно.
Джоунси кивнул. Я боюсь. Сижу здесь, напуганный до усеру, в метель, и жду. Жду Генри, черт бы все побрал. Вот так, подумал он.
— Джоунси!
— Ну что тебе? Мы собираемся доигрывать партию или нет?!
— Естественно, но.., как по-твоему, Генри и Пит доберутся?
— Откуда, черт возьми, мне знать?
— У тебя никакого.., предчувствия? Может, видение…
— Я не вижу ничего, кроме твоей физиономии.
Бив вздохнул:
— Но все же, думаешь, с ними все нормально?
— Думаю, все. — Джоунси украдкой глянул сначала на часы — половина двенадцатого, — а затем на закрытую дверь, за которой прятался Маккарти. Посреди комнаты, в потоках восходящего воздуха, медленно поворачивался и колыхался Ловец снов. — Сам видишь, какой снег. Они вот-вот появятся. Ну же, давай играть.
— Давай. Восемь.
— Пятнадцать за два.
— Твою мать! — Бивер сунул в рот зубочистку. — Двадцать пять.
— Тридцать.
— Дальше.
— Один за два.
— Срань господня! — невесело хмыкнул Бивер, поняв, что дела его плохи. — Ты только что в зад мне эти проклятые колышки не втыкаешь каждый раз, когда сдаешь.
— Почему же? И когда сдаешь ты, картина та же самая. Нечего болтать, играй.
— Девять.
— Шестнадцать.
— И одна за последнюю карту, — объявил Бив с таким видом, словно одержал моральную победу. Он встал. — Выйду на крыльцо, отолью.
— Это еще зачем? У нас вполне нормальный сортир, па случай, если ты не знаешь.
— Знаю. Просто хочу проверить, не разучился ли еще писать свое имя на снегу.
— Ты когда-нибудь повзрослеешь? — засмеялся Джоунси.
— Ни за что, если это, конечно, в моей власти. И не шуми, парня разбудишь.
Джоунси сгреб карты и стал рассеянно тасовать, следя глазами за идущим к двери Бивером. Почему-то вспомнилась разновидность игры, в которую они играли детьми.