Не имея в виду писать научный трактат, я не выспрашиваю у Анатолия Витальевича, что конкретно помогает ему предсказывать, где именно и когда взыграет эта самая свистопляска. Однако меня по-прежнему интересует «Инес»: как все же удалось предсказать этот ураган?
— Он привел меня к вам, и хотелось бы…
— Хорошо, пожалуйста. — Дьяков находит в шкафу какую-то старинную книгу. — Только начать придется издалека.
Передо мною первое (парижское) издание «Атмосферы» Фламмариона на французском языке 1872 года. Дьяков отыскивает нужный отрывок, читает вслух, тут же переводя:
«Мой ученый друг астроном Поэ, директор Гаванской обсерватории, доказал тщательным исследованием ураганов, свирепствовавших в Западной Индии с 1493 года (открытие Америки) до наших дней, что… более двух третей циклонов бывают от августа до октября, то есть в течение месяцев, когда сильно нагретые берега Южной Америки начинают привлекать более холодный и более плотный воздух северного континента».
Отложив книгу, Анатолий Витальевич начинает в миллионный, может быть, раз мерить шагами избенку.
— Я собрал материалы, которые подтверждают наблюдения астронома Поэ, а затем сопоставил эти данные с процессами, происходившими на Солнце…
Такое сопоставление, подобно проявителю фотоотпечатков, сделало для ученого зримыми нити, что связывают воедино разрозненные факты. По словам Фламмариона, его друг Поэ зафиксировал наибольшую циклоническую активность с августа по октябрь. Дьяков убедился, что, если в тот же период на Солнце происходит интенсивный процесс пятнообразования и наблюдаются извержения, энергия циклонов у берегов Латинской Америки и, в частности, Кубы подпрыгивает в полтора раза, циклоны достигают силы ураганов.
И вот, наблюдая в сентябре 1966 года за Солнцем, ученый обнаружил, что пятен становится день ото дня больше, размеры их начинают расти, форма усложняется, они постепенно перемещаются к центру диска. 19 сентября Дьяков зарегистрировал 29 хромосферных извержений. На другой день общая площадь пятен уже в 16 раз превышала поверхность Земли, они достигли центрального меридиана, количество извержений еще возросло. Вечером Дьяков дал телеграммы в посольство Кубы в Москве и на Дальний Восток.
Конечно, это в моем изложении так все просто выглядит, на самом деле долгосрочное прогнозирование — процесс куда более сложный, выводы делаются на основании самых различных факторов. И при участии строгого математического аппарата. Дьяков вывел специальную формулу (он именует ее индексом пятнообразования), которая дает возможность в каждом отдельном случае определить, сколько дней отделяют сегодняшние явления на Солнце от соответствующих явлений на Земле.
— Выпейте-ка чаю, — предлагает хозяин, — а тогда уж и спать.
Однако я чувствую, он взбудоражен, ему не до сна, вздыбленные пласты воспоминаний не улягутся, не могут так вот сразу улечься, нужна какая-то разрядка. Он и сам, видимо, чувствует это.
— А может, хотите взглянуть на Юпитер?
До этого мне как-то не представлялось случая повидаться с Юпитером с глазу на глаз, и я соглашаюсь. Дьяков ведет меня в примыкающую к избенке башню — там мы по невероятно крутой лестнице поднимаемся наверх. Дьяков захлопывает люк и, не включая света, крутит какую-то рукоятку; подвижные створки купола разверзаются над нами, обнажая удивительно чистое небо.
Теперь света вполне достаточно, чтобы обозреть внутренность «обсерватории». В центре круглой комнатки — бетонный куб, на нем — довольно внушительных размеров телескоп. И — все, вся обстановка. Дьяков начинает наводить рефлектор на звезды, рассказывает:
— Здесь у меня стоял махонький телескопик, подаренный в свое время еще покойным Гавриилом Адриановичем Тиховым — наслышаны о нем, надеюсь? С него вся астрономическая ботаника началась. Да, стоял тот телескопик, почти игрушечный, а потом… Так-так, вот он, родной мой, со всеми своими спутниками… Да, стоял тот телескоп, а потом, когда новое оборудование… Пришлось этого красавца временно сюда поставить, пока на Улу-Даге стройка шла. Теперь вот предстоит перебазировать… Ну вот, прошу вас…
Невероятно близкий диск с разбросанными по нему темными сгустками — именно эти сгустки притягивают к себе внимание, словно скрывают под собою главные тайны огромной планеты. Неподалеку от края диска — четыре звездочки: самые большие из двенадцати спутников Юпитера.
Очень хорошо осознаю, что, сколько бы ни глазел в телескоп, все равно ничего не увижу, кроме темных сгустков на самом диске да четырех звездочек по соседству, но нет сил оторваться. Кажется, в эту минуту я начинаю понимать, какой это могучий двигатель познания — обыкновенное человеческое любопытство.