Парень на секунду оторвался от трапезы, проследил за направлением взгляда Алекса и тоже уставился в окно, снова задумавшись о вольной жизни.
Арт прислушался: на улице всё так же пели лесные птицы, а над полянкой порхали цветные бабочки. На витражном стекле резво играли солнечные зайчики. И снова перед глазами замелькали воспоминания о семье. Арт словно абстрагировался от пребывания внутри особняка и мысленно перенёс себя во внешний мир, где разгуливал весенний ветер, и можно было дышать полной грудью. Глаза застекленели. Парень ощутил пристальный взгляд Алекса на себе.
— Ты скучаешь, да? — послышался Его глубокий голос.
— А сам как думаешь? — задал Арт тихий, но грубый вопрос.
Алекс молчал, разглядывая свои ладони и как-то нервно теребя резинку на левом запястье.
— Если бы в теории ты мог убить меня и тем самым вернуть прежнюю жизнь, ты бы сделал это? — раздался едва различимый низкий шёпот Алекса.
Арт оторопел, выпрыгивая из раздумий, и перевёл шокированный взгляд на Него. Тот тоже посмотрел ему в глаза из-под ореола чёрных ресниц. Арт замер, разглядывая Его малахиты. Алекс выглядел до боли серьезным, словно Его странная философия, действительно, была вопросом жизни и смерти.
— В теории я бы остался на всю свою короткую жизнь взаперти, но существо передо мной бы всё ещё дышало, — твёрдо ответил Арт после долгой молчаливой паузы, всё ещё сосредоточенно глядя в глаза Алекса.
В Его взгляде на короткое мгновение появилось нечто, чего Арт не успел понять, но парень был уверен, что видел настоящие Эмоции. Живые, бурей пронёсшиеся мимо, Человеческие.
Алекс приоткрыл рот, желая что-то сказать, но вместо этого резко спрыгнул с места и молча удалился из кухни.
========== Стеклянное сердце ==========
После завтрака, как обычно, Арт ушёл в библиотеку, где наедине с романом Ремарка провёл оставшуюся часть дня, сидя на широком подоконнике. Взяв пример с Алекса, парень тоже начал подчёркивать некоторые цитаты в книге и помечать что-то для себя, пока душа целиком и полностью погружена в сюжет.
Как и обещал, Алекс взял на себя готовку для Арта. Парень спускался на кухню пару раз, дабы перекусить и каждый раз встречал там новое блюдо, словно оно появлялось из ниоткуда. Арт был вынужден признать, что даже его мама не готовит так вкусно, как Он. И где Алекс этому научился?
Вечером на пути на кухню к ужину, ступая по лестнице, до ушей Арта донеслась приятная мелодия фортепиано, бегущая по коридору из гостевой. Парень напряг слух и, прижимая к груди книгу, присел на холодные ступеньки. Он решил послушать игру Алекса ближе, чем обычно, но не отвлекать Его своим присутствием и, опустив голову на перила, Арт остался в коридоре, отдавая всё внимание музыке. Парень закрыл глаза. Акустика особняка позволяла не просто слушать летящие грустные ноты, но и чувствовать того, кто нажимает на клавиши. Словно душа Алекса, его фортепиано и дом слились в одно целое, образуя оркестр. Каждый раз, когда Алекс играл, в сердце Арта что-то замирало. Парень не знал, сколько времени просидел там, но к его негодованию фортепиано внезапно замолчало, а в воздухе стало непривычно тихо.
Напрочь забыв об ужине, Арт поднялся со ступенек и направился прямо к гостиной. Там так же, как и вчера, горели свечи, а Алекс уже сидел в своём кресле и так же что-то читал. Арт застенчиво пересёк порог гостевой.
— Алекс, — позвал он тихо.
Это имя всё ещё было для парня новым, и в его произношении звучало как-то особенно.
Тот поднял глаза:
— Что-то нужно?
— Нет, просто… можно посидеть с тобой?
— Как хочешь, — пожал плечами Алекс и перевёл взгляд на книгу.
Арт осторожно прошёл к противоположному креслу, по пути пытаясь разглядеть название книги Алекса. Парень чуть улыбнулся, но промолчал, когда увидел «Кентервильское привидение», а справа от Алекса на тумбочке лежало ещё одно произведение, «Соловей и роза».
Устроившись в кресле поудобнее, Арт открыл свою книгу и отдался сюжету, пытаясь сконцентрировать всё внимание на нём, что было почти невозможно в присутствии Алекса. Парень то и дело перечитывал один и тот же абзац, замечая, что даже не вникает в написанное, а мысленно анализирует существо, сидящее в кресле напротив, и ничего не мог с собой поделать. В Алексе словно собрались все тайны мира, которые Арту не терпелось раскрыть. Такой загадочный, поэтичный, вечно задумчивый и безумно красивый. Арт не знал, почему находит Его настолько прекрасным несмотря на то зло, что Алекс причинил ему, запирая здесь. Но парень не видел зла в Его тьме — лишь бесконечную печаль. Она беспокоила его и никак не давала покоя Арту, словно что-то переворачивалось в желудке. Интересно, умеет ли Алекс улыбаться?
— Перестань сверлить меня взглядом и говори уже наконец то, что хочешь сказать, — раздался Его голос.
Арт дёрнулся от неожиданности так, что чуть не уронил книгу с колен. Видимо, всё это время он даже в неё не смотрел. Парень мысленно выругался и на секунду замялся, но всё-таки неуверенно спросил.
— Это не моё дело, но… почему ты всегда такой грустный? — Арт говорил так, словно жалел, что вообще открыл рот.
— Я грустный? — спокойно переспросил Алекс.
— Да.
— Это не грусть, а безразличие.
— Да, ты надеваешь на лицо маску безразличия, но ведь глаз не спрячешь, иначе полностью окунёшься во тьму, — философствовал Арт.
— Это Шекспир? — переводил тему Алекс.
— Это жизнь.
Повисло молчание.
— Тогда с чего ты взял, что я всё ещё не окунулся? — наконец оторвал взгляд от книги Алекс.
— Как минимум потому, что тогда бы меня здесь уже давно не было, — Арт деловито откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди.
— Ты слишком наивен и мечтателен, если видишь во мне свет.
— Напротив. Слишком умён и наблюдателен, чтобы разглядеть его в твоей темноте.
— Арт. У меня стеклянное сердце и каменный разум. Я не вижу света, потому что он мне не нужен.
— Свет нужен всем. Мы выживаем благодаря вечной надежде.
— Смертные такие романтики, — кривлялся Алекс.
— И даже не пытайся доказать мне, что ни разу не был влюблён, — настаивал Арт и вопросительно поднял брови.
Алекс внезапно замолчал, отказываясь спорить, и снова перевёл взгляд в книгу, будто прятал свои глаза от глаз Арта.
— «Того, во что твёрдо веришь, в действительности не существует. Такова фатальная участь веры, и этому же учит нас любовь», — процитировал Алекс.
— «Портрет Дориана Грея», — узнал Арт. — Серьёзно? Прячешься за высказываниями Оскара Уайльда?
— Я соглашаюсь с ними. И веду к тому, что всякие чувства — бездна, пустая трата времени. В них нет нужды. Они лишь усложняют жизнь, заставляют видеть то, чего нет. Без эмоций проще.
— А без них бессмысленно. Именно эмоции делают нас людьми. Чувствовать — это нормально, — продолжал дискуссию Арт.
— Чувства делают тебя уязвимым перед окружающими и перед самим собой.
— И не в этом ли прелесть? Иметь кого-то, с кем можно позволить себе быть уязвимым.
— Быть любимым, значит, быть уничтоженным. А любить, значит, уничтожить.
— Какой же ты экзистенциалист, — хмурился Арт.
— Скорее, просто реалист.
— Нет, я серьёзно. По-твоему всё в этом мире сводится к страданиям? Даже счастье?
— Особенно счастье, потому что ты знаешь, что оно не вечно.
— И по-твоему лучшая позиция — закрыться от всего мира, боясь самого себя, и стать одиночкой?
— Не ври себе. В конце концов мы все полностью и безнадёжно одиноки. Так что лучше приучай себя к этому заранее.
Арт почти сдался. Парню было интересно выслушивать убеждения Алекса, но он в них не верил. Вероятно, так же, как и сам Алекс.
— Что тебя вынудило загнаться так далеко, что ты даже самого себя не видишь? — обреченно спросил Арт будто у воздуха, а не у Алекса, и перевёл взгляд на потолок.