— Я не говорю тебе заставлять её делать выбор, Кларк, — сказала Аня. — Я просто прошу тебя немного открыться. Я говорю тебе сказать ей, что это касается не только тебя, что у тебя до сих пор есть к ней чувства. Это откроет дверь. И всё. Ничего больше. Ничего меньше.
— Я не могу сделать этого.
— Почему нет?
— Потому.
— Потому?
— Потому что я не могу! — Кларк трёт свои покалывающие глаза прежде, чем посмотреть на Аню. — Ты думаешь, я просто могу позвонить и сказать: «Хэй, у меня до сих пор остались к тебе чувства»? Ты думаешь, что это так легко, что я могу просто задеть верхушку айсберга и не утонуть? Что это полностью, блядь, не уничтожит меня?
— Кларк.
— Нет, ты хочешь знать, почему я не говорю ей, Аня? — сдавленный, лишённый радости, беспомощный смех проталкивается через неё, на заключительных нотах смех переходит в сдержанное рыдание. — Я не могу сказать ей потому, что если я открою свой рот, то то, что оттуда выйдет, не будет «у меня до сих пор остались к тебе чувства». Это будет не легко или просто, или как-то ещё, что можно затолкать в маленький пакетик, который она сможет поставить в сторонку и разобрать его позже. Это будет всем. Это будет «я не хочу быть твоим другом. Я не могу быть твоим другом. Меня убивает быть твоим другом, потому что я не хочу дружбы с тобой».
Кларк делает резкий, шаткий вдох, слёзы проталкиваются сквозь ресницы. Голос хриплый, когда она произносит эти слова, но она, так или иначе, заставляет себя произнести их. Она закрывает глаза и представляет Лексу прямо перед собой.
— Я не хочу нескольких украденных моментов в баре или неловких двойных свиданий, или возбуждённых переглядок через всю комнату. Я не хочу историю, о которой мы никогда не будем говорить или обо всех этих крошечных сломанных моментах. Я хочу всю жизнь. Я хочу не меньше жизни.
Её колени затряслись, словно они признают её ошибку. Она открывает глаза, на щеках видны линии, и она смотрит на Аню:
— Потому что именно это мы и обещали друг другу.
Её голос сломленный, искажённый, и Кларк почти сердито вытирает свои щёки, после чего говорит:
— Вот, почему я не могу сказать ей, Аня. Потому что я хочу то, что больше не принадлежит мне, чтобы желать этого, то, что не было моим годами.
Пройдя маленький промежуток между ними, Аня положила одну руку на плечо Кларк, а другой вытирает свежие слёзы на щеках девушки.
— Может, поэтому ты и должна рассказать ей, Кларк. Какой смысл в жизни, если ты не живёшь?
— Я не могу. Я не собираюсь быть эгоисткой.
Аня вздохнула и покачала головой:
— Ладно, — в последний раз она сжимает плечо Кларк, разворачивается и направляется обратно в сторону мини-бара, берёт свой шлем и проходит в сторону входной двери.
Когда она приоткрыла дверь, зимний воздух ворвался внутрь, и Кларк вздрогнула.
— Позволь мне хотя бы спросить у тебя, — сказала Аня, остановившись у открытой двери, чтобы надеть шлем и закрепить его. — Ты порвала с Финном, потому что ты не думала, что это справедливо: быть с ним, ведь ты до сих пор любишь Лексу. Так, что может быть более эгоистично? Сказать Лексе, что ты чувствуешь, чтобы она знала, что у неё хотя бы есть шанс с тобой? Или не говорить Лексе, что ты чувствуешь и позволить ей думать, что нет никакой надежды, чтобы она осталась в отношениях с кем-то, кто заслуживает, блядь, лучшего, чем быть чьим-то вторым номером?
Кларк открывает рот, её грудь болит, внезапно стало невозможно дышать. Она не может довести слова до губ, не может заставить голос сформироваться в пустом воздухе, но Аня и не ищет ответа. Она просто хочет довести до неё эту точку зрения, и у неё это выходит. Кларк чувствует, словно острый наконечник рассекает её грудь.
— На кону стоит несколько больше сердец, чем ваши с Лексой, — говорит Аня, и, не говоря ничего больше, она выходит из галереи в снегопад.
========== Глава 4: Мы не те, кем привыкли быть. Часть 2. ==========
Пальцы болят от усилий, которые она предпринимает, чтобы продолжать двигаться. Лекса обвивает её и отталкивается от руки Кларк. Рука самой Лексы на шее блондинки оставляет почти кровавые следы, ногти другой руки отчаянно царапают поясницу. Колени Кларк слабеют, и она безумно благодарна, когда Лекса позволяет их телам сползти вниз по стене на пол в этой студии.
Она выходит из неё лишь на мгновение, но этого достаточно, чтобы Лекса легла, а Кларк удобно устроилась на ней. Когда она снова вошла в неё, ответом Лексы послужило хриплое затруднённое дыхание, которое заставляет сердце Кларк под рёбрами зажечься точно так же, как и между её ног. Это ощущение обескураживает, но Кларк лишь упивается им. Она упивается от шока внутри неё, от того, что заставляет её желать остаться и учиться, и узнавать, и никогда не останавливаться.
Руки Лексы проскальзывают под рубашку и тянут её.
— Сними это, — бормочет она, и Кларк не может заставить себя задуматься о том, что эта приватная студия находится в очень даже публичной библиотеке кампуса или о том, что дверь не закрыта. Она снова выходит из неё, давая Лексе снять с себя рубашку и отбросить её в сторону, затем Кларк снимает собственную так, чтобы их кожа могла соприкоснуться. Статическое напряжение на коже Лексы трещит напротив живота Кларк, заставляет её голову кружиться, а позвоночник — покалывать. Кларк готова поклясться, что она никогда не хотела ничего больше, чем этого — этого прикосновения, эту девушку, всё это, всё. Она чувствует, как пьянит ожидание.
Пухлые губы целуют её шею, ключицы, прижимаются к груди, и Кларк закрывает глаза. Она скользит, входит снова так легко, словно знает там каждый дюйм, словно она наносила на карту это тело тысячу раз и даже больше. Каждый хриплый стон — скрытое сокровище, каждое содрогание — ориентир, и Кларк живёт тем, чтобы открыть Лексу.
Она дёргается, когда чувствует, как кончики пальцев касаются нижней части её живота и стонет, когда Лекса проскальзывает под материал и собирает влагу, собравшуюся между бёдрами.
— О Боже, — шепчет Кларк, затаив дыхание.
Лекса двигается в ней с неимоверной энергией, и Кларк зажмуривает глаза. Она чувствует, что готова расколоться надвое в тонких пальцах Лексы. Их дыхание горячее и рваное напротив губ, щёк, шей и подбородков. Они двигаются друг напротив друга. Кларк проглатывает внезапно образовавшийся ком в горле, когда открывает глаза и наблюдает за Лексой. Зелёные глаза тщательно изучают, и Кларк чувствует, словно её испытывают, она не ожидала, что это — нечто большее, чем просто сбрасывание одежды.
Лекса кончает, и Кларк чувствует каждое сокращение её мышц. Когда это заканчивается секунды спустя, брюнетка поднимает голову и оставляет поцелуй на голом плече. Это так нежно, что весь этот момент кажется таким неопытным и чувственным, что Кларк думает, что такого не может быть. Но так и есть. Так и есть.
Эхом в бёдрах всё ещё проходят содрогания, и Лекса делает вдох прямо у уха Кларк. Тишина в этой комнате словно пронизана электрическими зарядами, и девушки до сих пор погружены друг в друге.
— Воу, — шепчет Кларк, глядя на девушку, о которой не знает практически ничего. Сердце до боли колотится под рёбрами.
Лекса ничего не говорит, лишь кивает, одно мягкое опускание её подбородка, и момент прерывается. Она выходит из Кларк, прося Кларк сделать то же самое, а затем нетвёрдо поднимается на ноги, выправляет одежду и усаживается на своё место за маленьким столом комнаты.
В студии становится невыносимо жарко, и Кларк натягивает одежду, берёт книги и задерживается у двери.
— Ладно, — сказала она, не зная, как действовать после этого события. — Так, ты хочешь, чтобы я ушла или…?