– Войдите! – кричу в раскрытое окно, сквозь которое проникает утренний ветерок. – Я сейчас!
Здорово, что мне удалось завести дружбу с новым соседом, хотя обстоятельства нашего знакомства оказались далеки от идеала. Вчера на лугу он явно размышлял о чем-то неприятном; хорошо, что я заставила его отвлечься. Всякий раз, когда мы встречаемся, Фишера словно гнетут тяжелые мысли; наверняка ему нужна передышка. Я честно собиралась притвориться, будто не замечаю, как он лежит в траве, а потом увидела торчащий, словно акулий плавник, хвост Хромонога. Я медленно приблизилась, рассчитывая, что Фишер вот-вот встанет, однако обнаружила его пригвожденным к земле в тщетной попытке стряхнуть кота: подол рубашки задрался, на лице написано отчаяние. Ему всего-то требовалось приподняться, и сила тяжести выполнила бы задачу за него, но он так погряз в тревожных раздумьях, что не смог собраться с мыслями и принять верное решение. К тому же при каждой встрече мне чудится в нем нечто знакомое – загадка, которую не терпится разгадать.
Приходится признать: любопытство – моя слабость.
Вынимаю из сумки ключи и деньги, направляюсь к выходу, однако замираю на полпути: на кухне спиной ко мне стоит Фишер. Волнение перерождается в незнакомое необъяснимое чувство – робость и восхищение одновременно. Только вчера я наблюдала этого мужчину, барахтающегося, словно жук, посреди поля, но теперь, когда он задумчиво изучает мою подставку для яиц, кровь невольно приливает к щекам. Фишер делает пару шагов и оглядывает веранду. Внутренний жар становится еще сильнее.
Веранда совсем маленькая, зато полностью остекленная, включая потолок; раздвижные двери ведут на кухню, стеклянная – на улицу. В углу стоит разлапистое кресло горчичного цвета, принадлежавшее моему отцу. Рядом – мамин пуфик, заваленный книгами и блокнотами.
Иэн никогда не любил мою веранду. Зимой на ней холодно, летом жарко. Он не мог понять, зачем я устроила гостиную в столь тесном помещении, – места здесь хватает всего на пару человек. Его бесила полка, которую Эллис установил вдоль одного из окон; на ней громоздятся безделушки, комнатные растения, уродливые вазочки, сделанные из маленьких диско-шаров, старые жестянки из-под томатного соуса и прочие милые сердцу сувениры. Иэн ненавидит хлам, от растений заводятся мошки, и вообще: «Кому такое нужно рядом с кухней?» – говорил он. Наверное, веранда не нравилась ему по той же причине, что и я, – непрактичная и бестолковая. Он считал единственно верным решением переоборудовать ее в кладовку, и меня тоже хотел переделать во что-то более полезное и удобное.
– Вы готовы? – Откуда в моем голосе робкие нотки?
– Тут хорошо, – задумчиво произносит Фишер, по-прежнему оглядывая веранду.
– Ага, – хрипло отзываюсь я. Мне хочется рассказать ему, как здорово здесь по утрам, когда луг покрыт росой, как во время праздников запотевают стекла, когда собирается толпа народу, словно дом тоже радуется вместе с нами. Впрочем, не стоит; этот незнакомый человек приехал ненадолго, ни к чему расписывать достоинства моей веранды.
Молча садимся в грузовик. Завожу мотор.
– А что Инди сегодня делает? – Вроде безопасное начало беседы.
– Снова встречается с вашим племянником, – бурчит Фишер. Почему-то его угрюмый ответ вызывает у меня улыбку. Не могу представить, чтобы кто-то испытывал к Сэму какие-либо чувства помимо обожания.
– Так что случилось позапрошлой ночью? Они вернулись позже комендантского часа? Вы не объяснили.
Фишер неловко ерзает на сиденье.
– Я не установил для Инди время возвращения. Сам знаю, моя ошибка. – Похоже, когда дело касается племянницы, он с готовностью принимает вину на себя или подбирает для девочки оправдания, будто пытается защитить.
– Стесняюсь спросить, а почему сигналил гудок? – Выруливаю на дорогу. – Надеюсь, никого не защемило под рулем в момент задержания на месте преступления?
– Как ни странно, нет, – раздосадованно отвечает Фишер. – Это я давал им понять, что вынужден лицезреть проявления их страсти.
Невольно хихикаю.
– Вижу, вы находите ситуацию забавной, – ворчит он, но уголок его рта приподнимается в намеке на улыбку. – Господи, я в растерянности. Понятия не имею, что делать с этой девчонкой.
Вероятно, Фишер делится со мной вовсе не из доверия и не в поисках утешения. Всякий раз, как наши пути пересекаются, он оказывается в уязвимом положении – униженный и подавленный из-за случая с роботом-пылесосом, до истерики взбешенный, когда Инди вернулась домой слишком поздно, потом еще на лугу… От его признания у меня сжимается сердце.