— Ничего я не знаю про Куруфина, — покачал головой Тургон. — Я только знаю, что могилы его нет, и я сейчас ни в чём не был бы уверен. Спасибо, что ничего обо мне не сказал. Знаешь что, Пенлод? — Голос Тургона внезапно стал очень тихим. — Ты думаешь, мне правда стыдно за нашу с тобой любовь и поэтому я не хочу возвращаться к своему народу? Стыдно за тебя, за Гилфанона? Тебе вот стыдно?
— Я… — начал Пенлод. — Я люблю тебя. Иногда мне казалось, что я своей любовью тебя мучаю; я всё думал, что тебе тяжело вынашивать нашего ребёнка. А когда он родился, я понял… я поверил, что ты нас любишь. Нет, мне совсем-совсем не стыдно.
Пенлод до сих пор радовался, что Тургону не пришлось долго мучиться по его вине: роды начались на рассвете, а к полудню он уже держал на руках сына.
— Мне тоже не стыдно, Пенлод. Я готов сказать всему миру, всем, кто когда-либо знал меня, что ты — мой супруг и что я тебя люблю.
Пенлод мучительно покраснел; в этот миг он любил Тургона так страстно, как никогда раньше, но не смел его прервать ни словом, ни жестом.
— Мне даже за детей от Маэглина не стыдно, — продолжил Тургон, — это мои дети, и, если понадобится, я буду стараться их защитить, если это будет в моих силах. Я боюсь совсем другого. Я всё очень тщательно обдумал, Пенлод: и то, что тебе известно, и то, о чём ты должен был бы догадываться, и то, чего ты по всей видимости, не знаешь. То, чего я действительно не хотел бы, это чтобы мои соплеменники — нет, чтобы все эльфы — считали меня предателем. А на мой взгляд, мы находимся в абсолютно безвыходном положении, и я думаю, что единственное, что можно предпринять — это каким-то образом договариваться с Майроном. Ты понимаешь, как это будет выглядеть.
— Но он ведь отпустил нас, и он до сих пор…
— Я не о нас лично говорю, — мрачно прервал его Тургон.
Вечером, когда они остались наедине, Пенлод снова вспомнил его слова — «ты мой супруг и я тебя люблю» и ему невыносимо захотелось близости. Как-то он разоткровенничался с Элой, и, желая получить ответ на сравнительно невинный вопрос, получил несколько очень откровенных советов о том, как доставить удовольствие женщине. Он обнаружил, что его возлюбленному нравятся и ласки, предназначенные для женщин, и сейчас, глядя на задумчивое лицо Тургона, ему так хотелось обнять его, утешить, порадовать.
— Мне так хочется провести самую сказочную ночь с тобой, Туринкэ, — сказал Пенлод, прижимаясь к нему. Он с удивлением увидел, что на глазах Тургона выступили слёзы.
— О чём ты, какая сказочная ночь, меня до сих пор ноги не держат, я так за тебя боялся! — Тургон бросился ему на шею и отчаянно, тихо заплакал, стараясь не разбудить ребёнка. Пенлод прижал его к себе, и сознание того, что он так любим, радовало больше, чем физическое соединение.
Им не пришлось долго ждать.
Пенлод думал, что должен встать, должен найти в себе силы увести Гилфанона; невольно прорывалась самая страшная мысль — ребёнок не должен видеть то, что Гортаур может сделать с Тургоном. Но он только продолжал судорожно прижимать к себе мальчика и просил его молчать, пока Тургон в своём скромном, тёмно-синем зимнем кафтане, подбитым кроличьим мехом, шёл навстречу Гортауру, чьи искрившиеся самоцветами алые одежды бросали на снег розовые отблески. Было слишком далеко, чтобы Пенлод мог услышать их разговор.
— Тургон, в могиле твоего отца замка от ларца с Сильмариллами нет, — начал Саурон. — Конечно, есть две возможности: или ты забрал замок сам, или это сделал кто-то другой, например, тот же Маэдрос. Но мне кажется маловероятным, чтобы кто-то, кроме тебя и Фингона, мог что-то положить в саркофаг Финголфина или достать это; кроме того, я убедился, что по крайней мере Маэдрос и Амрод о том, что замок не у нас, не знали вообще. Так где замок?
— Спасибо тебе, Майрон, что не заставил меня смотреть на руины Гондолина и на саркофаг моего отца, — ответил Тургон.
— Так зачем ты меня обманул?
— Я тебя не обманывал, Майрон, — спокойно сказал Тургон. — В том разговоре, что ты соизволил подслушать, я сказал, что я лично видел, что замок хранился в сумке моего брата, а Пенлод мог видеть, как Финдекано положил сумку, где хранился замок, в гроб моего отца. Я отнюдь не утверждал, что в этот момент замок был в сумке, или что замок до сих пор находится там, куда Финдекано его положил.
Гортаур зло стукнул по дереву своей обитой серебром тростью.
— Хорошо, давай по порядку и начистоту, — сказал он. — Я пересмотрел всё содержимое сумки: единственное, что должно было обязательно оказаться именно в гробу Финголфина — это письмо Финвэ. Да, Тургон, там было письмо, написанное лично Финвэ (я думаю, что ты прекрасно знаешь, что остальные письма писал за него под диктовку Маэдрос) — вот оно, можешь ознакомиться. Письмо можно было положить туда без сумки, в конверте или в пакете. Я не понимаю, зачем Фингон положил туда эту сумку, если в ней не было замка. Далее — забрать что-то из гроба вряд ли мог кто-то, кроме тебя. До того, как плиту уложили на место, гробницу можно было открыть ключом; конечно, кто-то кроме тебя, знал, как она открывается, но… Тургон, где замок?
- Да, замок забрал я, — Тургон вернул Саурону письмо Финвэ; его глаза слегка покраснели, но голос не изменился.
— А можно узнать, зачем? — поинтересовался Саурон. — Ты же якобы не знал, что это такое.
— Да, не знал; но было совершенно очевидно, что это нечто, сделанное Феанором и моему отцу никогда не принадлежавшее. Финдекано мог считать, что это должно было быть похоронено вместе с нашим отцом. Я — нет, — ответил Тургон.
— Я должен спросить тебя третий раз, Тургон? Мне нужно напомнить тебе, что я — или другие по моему приказу и с моего разрешения — могут сделать с тобой и твоим ребёнком?
Тургон улыбнулся — вежливо, дружелюбно, как будто говорил с Туором или Эктелионом.
— Я считал, что эта вещь должна быть у Нельяфинвэ, и поэтому попросил передать её ему, — ответил он. — Одно из двух: либо Нельяфинвэ не сказал тебе, что замок уже у него (а это вряд ли, — я думаю, сказав, что Нельяфинвэ в первый раз слышит о замке, ты был прав), или замок до него не дошёл. Второе, увы, весьма вероятно, ибо через несколько часов после начала штурма Гондолина я отдал этот замок одному из нолдор, чтобы он вынес его из города и передал впоследствии Нельяфинвэ. Сейчас я не знаю, что случилось с этим эльда: он мог погибнуть, попасть в плен (и тогда замок у кого-то из твоих подручных или давно разбит и разобран), или же он оказался в Сирионе с другими гондолинтрим, и не посчитал нужным пробираться через весь Белерианд, чтобы отдать непонятную и ненужную вещь Нельяфинвэ.
— Тургон, ты мог бы хотя бы перестать говорить на квенья, это меня бесит ещё больше? — саркастически спросил Гортаур. — Ну хотя бы называй Маэдроса Маэдросом, что ли.
— Нет, не мог бы, это мой родной язык, — ответил Тургон.
— Ну и кто этот… замконосец? — поинтересовался Гортаур.
— Знаешь, что, Майрон? Я согласен, давай начистоту, — сказал Тургон неожиданно жестко. — Если ты хочешь знать правду об убийстве Финвэ — ты хочешь знать правду о твоём Господине, не так ли? Как ты думаешь, вскрытие могилы моего отца и твои попытки получить ключ от ларца могли остаться незамеченными? Ведь слухи пойдут в любом случае, хотя я почти уверен, что из вскрывавших гробницу в живых остался только Натрон.
— Нет, Натрон и ещё двое людей, если не ошибаюсь, — мрачно поправил Саурон.
— Как бы ни было тебе всё это любопытно, подумай, как будет выглядеть, если ты сейчас перевернёшь всё Средиземье в поисках замка? Если ты попытаешься проникнуть в Сирион и выкрасть замок или того, у кого он оказался?
— Для этого у нас есть сыновья Феанора, — усмехулся Гортаур. — Они как раз с удовольствием перевернут всё в Сирионе, раз там сейчас один из Сильмариллов, а заодно и найдут замок.