Майтимо так отчаянно боялся снова потерять его, причинить боль, напугать, отвратить от себя, что ему удалось удержать охватившее его в первую минуту оцепенение и под его покровом он невероятным усилием воли подавил рвавшиеся из груди крики, подступавшие слёзы, злость, безумие, ужас при мысли о том, что могли с ним сделать.
Сказать он, наконец, смог только одно — то единственное, что всегда хотел:
— Я люблю тебя, любимый. Я люблю тебя, что бы ни было. Я тебя очень люблю. Я так счастлив видеть тебя. — Он осторожно, нежно провёл кончиком пальца по его бровям, по векам, уголкам глаз, как он всегда любил это делать. Потом прикоснулся губами ко лбу, чуть ниже стального ободка решётки, почувствовав носом холодный металл. — Я тебя очень люблю, Финьо. Прости меня за всё. Только не бойся, пожалуйста, я сейчас помогу тебе. Я всё для тебя сделаю. Можно?..
Майтимо осторожно, робко обнял его; вернее, это ему так казалось. Фингон замер, почувствовав вокруг себя его жаркие, нерушимые объятия, снова ощутив, как Майтимо сильно давит на него локтем искалеченной правой руки. Фингон тоже обхватил его руками, вцепился в него; его острые, как всегда, ногти вонзились Майтимо в спину сквозь изодранную рубашку.
Майтимо скорее почувствовал, чем услышал:
— Правда любишь?..
— Да, да, да, Финьо. Всё это время. Хотя и думал, что тебя больше нет, и я, скорее всего, никогда и нигде тебя не увижу.
— Я всё время думал, что когда ты узнаешь, где я и что я, ты возненавидишь меня. Не простишь никогда. Никогда.
— Финьо, я могу тебя только любить, и ничего больше. Только любить тебя без памяти. Где же твоя трость? У тебя же была трость, я помню. Тебе без неё тяжело будет идти. Хочешь, я попробую тебя понести? Пойдём?
Майтимо вёл и тащил его наверх; идти вверх было труднее, чем вниз; ему показалось, что Фингон несколько раз терял сознание. Они добрались до большой плоской скалы, где почувствовали себя на несколько мгновений в безопасности; Майтимо усадил его, снова осторожно прижал к себе — и всё-таки не выдержал и отчаянно, безостановочно заплакал, уткнувшись лицом в его плечо. Под его руками плечи Фингона тоже вздрагивали, но ему показалось, что у того уже нет слёз.
— Ты… ты тогда, когда приезжал к нам зимой, — выговорил Майтимо, — ты вернул мне моё кольцо. Ты хотел сказать, что между нами уже ничего… ты его действительно вернул?
— Нет, нет, — сухим, хриплым голосом ответил Фингон, — нет, я просто хотел, чтобы у тебя осталась хоть какая-то память обо мне. Подумал, что, может быть, тебе его захочется его иметь, раз ты отказался от своего ожерелья. Оно здесь, на мне сейчас, — он расстегнул пуговицы на высоком вороте, и Майтимо увидел цепочку, которую когда-то сделал сам. — Ты ведь не мог его тогда взять у меня, я понимаю. Я повел себя с тобой грубо. Но ты меня тоже обидел. Сказал, что моё слово ничего не стоит. Разве можно так говорить тому, кого ты совсем не знаешь?
— Спасибо, что вернул мне кольцо, хотя мне и было больно, — Майтимо осторожно погладил его волосы, чувствуя металлические полоски решётки, — у меня не было ни одной ночи без кошмаров с тех пор, как я потерял ожерелье. Ни о чём другом думать не мог, только о том, что утратил последнюю память о тебе. Думал, неизвестно, сколько я ещё проживу — без этой памяти.
— Я так боялся, что ты всё поймёшь, когда увидишь словарь… — с трудом выговорил Фингон. — Я был практически уверен, что ты не знал, что Квеннар Исчислитель — это мой псевдоним, но ведь кто-то мог тебе сказать об этом потом.
У Майтимо всё путалось в голове; он не мог понять, при чём тут словарь и не хотел об этом думать.
— Мне всё это безразлично, жизнь моя, — сказал он Фингону. — Я просто тебя люблю, где бы ты ни был, и что бы ни делал. Я просто счастлив тебя видеть.
Фингон взял его за руки, уткнувшись лицом в тыльную сторону его ладоней, и из него вырвался утробный, глухой крик:
— Я… тебя тоже люблю, Майтимо! Я тебя всё время любил. Я знал, что хотя ты и жив, наша разлука вечна. Я не надеялся. Неужели ты меня примешь?..
— Я обожаю тебя, — сказал Майтимо, робко поцеловав его в затылок. — Я приму тебя любым.
И Фингон бросился ему на шею — по-настоящему, как раньше, когда они встречались после долгой разлуки, хотя такой долгой она ещё никогда, никогда не была. Майтимо перетянул его, исхудавшего, такого лёгкого, к себе на колени и прижал к своей груди.
— Я так рад, так счастлив, — сказал Майтимо сквозь слёзы. — Даже если…
— Ты хочешь сказать — даже если мы отсюда не выберемся.
— Да, — сказал Майтимо, сжимая его руку. — Пойдём дальше.
Им оставалось взобраться на небольшой, довольно отвесный склон у самой вершины пропасти; рядом в песке виднелись человеческие челюсти, бивни и зубы каких-то тварей; Майтимо рискнул опереться на торчащее из стены ребро огромной твари и почти вытащил Фингона наверх, как тут земля покачнулась. Они скатились на скалу пятью футами ниже; Майтимо вцепился в торчащий из земли корень.
Оба они глядели на крепость Мелькора, над которой поднимался чудовищный, невиданный смерч — не смерч даже, а огромная, непонятная, тёмная труба воздуха; они видели, как вылетел из стены тот самый огромный балкон из тронного зала, и, пролетев по воздуху больше ста шагов, с грохотом рухнул на камни.
— О Всеотец, что там происходит?! — воскликнул Фингон.
И тут им стало прекрасно видно то, что происходило в зале, но оба не могли поверить своим глазам.
(“Аквариум” – Я не могу оторвать глаз от тебя <3)
С праздником, дорогие читатели <3
Очень прошу не спойлерить в комментариях к предыдущим главам (особенно к первой части;)) и не упоминать события развязки (то есть глав с 47 и дальше:))
====== Глава 48. Звёздная сталь ======
The fairer of the Great Valar were said, by the Elves who had dwelt in Valinor, usually to have had a stature greater than that of tallest Elves, and when performing some great deed, or issuing great commands, to have assumed an awe-inspiring height.
J.R.R. Tolkien
Эльфы, обитавшие в Валиноре, говорили, что прекраснейшие из великих Валар обладают ростом больше, нежели у самых высоких эльфов, а исполняя какое-нибудь великое дело, или же отдавая великие повеления, принимают рост, внушающий почтительный ужас.
Дж.Р.Р. Толкин
Финголфин, сжимая в руке меч, которым Мелькор только что отрубил голову своему любимому помощнику, спустился из башни. Огромный входной двор был пуст, врата в Ангбанд распахнуты.
— Ноломэ! — воскликнул стоявший на пороге Кирдан, увидев Финголфина. Его голос дрогнул. — Ты… что с тобой? Ты ранен? Чья это кровь?!
Кирдан подбежал к нему и положил руки ему на плечи.
Финголфин с ног до головы был покрыт кровью Майрона, и лицо его было наполовину алым.
— Я — нет, — ответил он. — Но Майрона больше нет. Он убил его.
— За что? Почему? У меня всё-таки оставалась надежда, что… Мне так жаль.
Финголфин покачал головой.
— Мелькор был в бешенстве, Кирдан. Из-за того, что Майрон сделал что-то без его приказа. Что он осмелился что-то создавать сам. Что он исцелил меня. И главное — что Майрон раскрыл свою тайну, узнав, кем был он сам, и узнал его тайну, что не он убил Финвэ. Этого нельзя было ему говорить.
— И где он теперь? — требовательно спросил Кирдан. — Почему Мелькор отпустил тебя?
— Он сломал мне спину. Снова, — ответил ровным голосом Финголфин. — Я не успел даже шевельнуться. Он думал, что я не смогу сдвинуться с места, и поэтому бросил меня там. В последние мгновения своего существования Майрон исцелил меня. Да, и он сказал — «решётку можно убрать сейчас, штифты — через полгода». Я думаю, это про…
— Да, понятно, — ответил Кирдан. — Если что, это сделаю я.
— Кирдан, я должен снова сразиться с ним, — сказал Финголфин.
— Да конечно, дедушка, как скажешь, — встрял Маэглин. Он неожиданно высунулся из-за колонны.
Теперь Финголфину Маэглин показался совсем похожим на него самого в юности — только он был одет во всё чёрное, и волосы у него были всего лишь до плеч.
В руках он держал меч в лёгких, тонких золотых ножнах.
— Чем он убил его? — спросил Маэглин.
— Твоим мечом. Мечом, что зовётся Англахель, — сказал Финголфин и пристально посмотрел на Маэглина.