— Элберет! — услышала она вдруг, и её взор окатила волна света. Перед ней стоял светящийся силуэт; он двоился, и снова сливался в одно; она помнила, так часто было в дни до начала Мира.
— Рамандор? — назвала она Макара его старым прозвищем.
— Да, Рамандор и Равенни.
— Или Магрон и Магринта, если хочешь.
Теперь их снова было двое.
— Спасибо, что спасла моего брата, — сказал тот, кого в Арде называли Феанором.
— Верни его обратно, пожалуйста, — попросил тот, кого называли Майроном.
— Возвращайся, прошу тебя, — сказал тот, кто был Феанором. — Мой брат готов был отдать жизнь за то, чтобы ты не уходила. — Он протянул светящуюся руку и в глубинах Пустоты она вновь увидела маленький мир, из которого ушла вместе с Мелькором. — Мы проследим за тем, чтобы Мелькор не вернулся вслед за тобой. Он останется здесь.
— До свидания, Ноломэ! — сказал тот, кто был Майроном.
— Будь счастлив, брат, прошу тебя! — сказал тот, кто был Феанором.
Занавес огня окатил её, и за ним исчезло из виду то, что осталось от Мелькора, а она опять устремилась к своему любимому миру.
Вместе с тем, кого там полюбила.
Майтимо очнулся в постели — свежее бельё, пахнущее медом и липой, мягкая подушка, тёплое одеяло; он почувствовал, что весь дрожит.
Маглор смущённо улыбнулся ему и погладил по руке; Карантир, такой же высокомерный и величественный как раньше, в красном кафтане и хрустящей белой рубашке, поправил одеяло, покачал головой и накинул ему на ноги ещё одно покрывало.
— Этого мало, надо принести грелку! — раздался раздражённый женский голос.
Сначала Майтимо не мог понять, кто это, потом осознал: ведь это же Луиннэтти, — то есть её тело, — а раздаёт указания, как всегда, Куруфин.
— Тебе надо поесть, — ласково сказал Амрод — так же, как он говорил Келегорму, когда ухаживал за ним.
И Келегорм тоже был тут: он сидел в ногах кровати, сжавшись, словно стараясь укрыться от всех и не сводил с него глаз.
Он так любил их всех, что чуть не расплакался; и они все тоже с любовью смотрели на него. «Хорошо, что Кано вернулся», — подумал он, глядя на Маглора.
Вернулся?.. Откуда?
Воспоминания горой обрушились на него; он не мог поверить тому, что видит, не мог поверить, что то, что произошло с ним, было на самом деле — и он испугался, до смерти испугался: неужели всё это там, в пропасти, было сном? Неужели Фингон?..
— Я тут, — Фингон пожал его левую руку, и наконец, Майтимо почувствовал: Фингон сидит рядом с ним, он всё время здесь, и это тёплое у его левого плеча — это его бедро и бок. Майтимо оглянулся: все смотрели немножко неодобрительно. Да, наверно, они хотели, чтобы тут были только они, его братья, но прогнать Фингона они всё-таки не смогли.
— Спасибо, — сказал он, — сейчас, подождите немного, я поем. И мне вправду холодно. Может, грелка и не помешает.
Фингон наклонился, заглянул ему в глаза, и Майтимо, наконец, снова увидел его исхудавшее, потемневшее, но всё такое же прекрасное лицо.
— Майтимо, а у меня кое-что для тебя есть, — улыбнулся Фингон. — Келебримбор нашёл это на развалинах Ангбанда.
Он раскрыл ладони и Маэдрос с ужасом увидел в них выброшенный им обломок короны Мелькора.
— Нет! — с ужасом прохрипел Майтимо. — Нет… нет… я не могу… так нельзя… не надо… — Он хотел было сказать «выброси», но знал, что это не поможет. Дыхание застыло у него в горле.
— Ты с ума сошёл, Финьо! — воскликнул Маглор. — Что ты делаешь! Ты его убьёшь! Майтимо, не бойся, пожалуйста, он просто шутит, как всегда. Там уже ничего нет.
Фингон в подтверждение его слов повернул корону: на месте, где пылал камень, была лишь пустая, оплавленная дыра.
— Да и то, что там было, не было тем, что утратил наш отец. Не было Сильмариллом, — подтвердил Карантир. — Если хочешь, мы сейчас тебе всё расскажем.
====== Глава 50. Начало новой жизни ======
Комментарий к Глава 50. Начало новой жизни upd: БЛИН БЛИНСКИЙ :(
Я ЗАБЫЛА ПРО ПИСЬМО, И МНЕ НИКТО НИЧЕГО НЕ СКАЗАЛ!!! :(
Перезаливать главу не буду, просто вставлю туда, где оно должно быть:)
Два дня назад
— Майтимо! — воскликнул Тургон. — Майтимо, дорогой мой, я в тебя верил! Я верил в тебя! Финьо!.. — Тургон схватил старшего брата в объятия и поднял — ласково и бережно.
Келегорм бросился к Майтимо, упал перед ним на колени — и застыв, несколько минут держал в своей руке его правую руку и поглаживал пальцы, пока, наконец, Элеммакил не вывел его из оцепенения: он закрыл Майтимо своим плащом, наконец, нащупал пульс и стал звать остальных. Вплоть до этого момента и он, и Келегорм не верили, что Майтимо всё-таки можно найти и спасти: они оба были практически уверены, что тот навсегда исчез под руинами Ангбанда. Про себя Элеммакил считал просьбу Тургона отправиться сюда на поиски братьев Келегорма бессмысленной и опасной и никак не мог понять, на чём основано убеждение Тургона, что Морготу скоро придёт конец — пока они не увидели то, что увидели.
— Это просто телесное и духовное истощение, Келегорм, — сказал Эолет. — Не бойся, твоему брату нужен только покой и тепло, и через три-четыре дня он совсем поправится.
— Спасибо, — ответил тот. Келегорм украдкой оглянулся на Фингона и Тургона. Элеммакил заметил, что Келегорм слегка улыбается, но в это мгновение он сам никак не мог понять, кого же Тургон может так обнимать и целовать, поглаживая по неровным, рваным прядям волос.
— Финьо! — Тургон снова поцеловал Фингона в щёки и в лоб. — Финьо, я сейчас начну реветь. Наверно. Я тебя очень люблю.
— Турьо… — Фингон робко отстранился. — Турьо… постой… подожди. Подожди, пожалуйста. Ты не знаешь. Ты ничего не знаешь. Я… Ты ведь не знаешь, что со мной случилось. Всё это время я…
— Финьо, любимый! — воскликнул Тургон дрожащим голосом, в которым слышались и смех, и слёзы. — Финьо, не говори чепухи. Ты думаешь, я не узнал тебя, когда был в плену там, в Ангбанде? Думаешь, я мог тебя не узнать? Майтимо мог тебя не узнать, Ломион мог тебя не узнать, но я-то, Финьо, я… я знаю тебя с рождения, мы десятилетия жили в одном доме, ели за одним столом… Финьо, я узнал тебя почти сразу. В первый день, когда ты появился в моей комнате. Когда ты начал убираться. Когда доставал из-под кровати огрызки. Когда готовил. Когда я попробовал то, что ты приготовил. Да, пусть я видел не тебя, пусть ты не признался мне, пусть ты назвался Гватреном, пусть на твоём месте я видел кого-то другого, почти незнакомого, но я же знал, что это ты! Во всём, кроме внешности и голоса, это был ты. И твой голос иногда становился почти прежним, милый Финьо. Я даже своему сыну дал имя, Гилфанон, «Рождённый под белым покровом», думая о тебе. О том, как ты всё время там защищал меня, рискуя собой, как решился всё-таки выручить меня и моё нерождённое дитя… Я просто… — он, наконец, судорожно всхлипнул, — я просто очень боялся узнать, как ты на самом деле выглядишь. Я видел, что ты ходишь с тростью, видел, что тебе тяжело. Я думал, всё гораздо хуже. Тогда, когда мы с тобой расставались в лесу, помнишь? — я всё-таки оглянулся и увидел тебя. Увидел сначала твои руки, потом — тебя самого в обрывке завесы Мелиан. Гортаур мог скрыть тебя от всех, даже от Мелькора — но перед завесой Мелиан даже он был бессилен: он не знал, как она устроена. Я понял, что был прав, что ты в плену и что тебя надо спасать.
Фингон ничего не мог сказать и безудержно плакал, обнимая брата.
— Прости, что я согласился оставить тогда тебя и своих детей, — выдохнул Тургон. — Но у меня не было другого выхода. Когда ты мне объяснил, что остался здесь ради отца, я понял, что вытащить тебя отсюда одного не удастся. Ты сам не уйдёшь.
— Когда… — выговорил Фингон, — когда, что я тебе объяснил?
— Я спросил тебя, почему ты стал служить Гортауру. Ты ответил, что подумал бы обо мне плохо, если бы я на твоём месте не поступил бы так же. Если ты так мне сказал, это могло означать только одно: ты поступаешь так ради нашего отца — или брата: тогда я не знал, что и Аракано там, но теоретически такое можно было предположить. Обратиться к тебе, как к Фингону, я боялся даже наедине и за стенами Ангбанда: нас могли подслушать. Но я знал, что ты не будешь лгать мне ни при каких обстоятельствах, даже изображая из себя кого-то другого. Тогда я понял, что должен выбраться любой ценой, и что единственный способ освободить тебя из этой клетки — разломать её совсем. Я не знал, — Тургон вздохнул, — не знал, кто держит в плену отца. Если тот, ради кого ты остался там, был в руках Мелькора, практически никакой надежды не было. Но ты не раз говорил мне, что служишь Гортауру, а не Мелькору. Я пришёл к выводу, что, во всяком случае, твоя жизнь зависит от Гортаура, и с очень большой вероятностью от него же зависит и жизнь отца, поскольку если бы отец был в руках Мелькора, у тебя вряд ли была бы хоть какая-то надежда на то, что его оставят в живых или хотя бы перестанут мучить, и ты вряд ли согласился бы стать одним из слуг Мелькора и Саурона. Сломать клетку можно было, только посеяв раздор между Сауроном и Мелькором. Может быть, Финьо, когда ты обратился к Саурону, чтобы родить ребёнка, ты был так озабочен своими личными проблемами, что ни о чём не думал, — Тургон всё-таки не удержался от такой шпильки в адрес брата, — но я, когда он проделывал всё это со мной, был потрясён его силой. Я решил, что на такие перемены в теле Детей Илуватара способны только Валар. И я стал надеяться, что он всё-таки сможет противостоять Мелькору, если я докажу ему, что Мелькор не рассказывает ему всё, что знает о Сильмариллах. Больше всего на свете Майрон не любил, когда его держали за дурака.