— Второй с перепёлками, — ответила она.
Келегорм крепко обнял и поцеловал сестру.
— Морьо, ну что бы я без тебя делал!
— Ешь-ешь, — сказала она, глядя на то, как он осторожно отрезает кусочек. — Мама обещала их задержать до восхода луны. И за Элеммакила не волнуйся…
— Да, — пробормотал Келегорм с полным ртом, — у мамы с собой всегда не только долото, но и морковные лепёшки.
— Ну что у вас слышно? — спросила Карантир, когда Келегорм справился с четвертью пирога. — Вы в Гондолин заезжали ведь? Говорят, Аракано всё время в разъездах…
— Да, — сказал Келегорм. — Всё знакомится со страной. Ну, я считаю, это к лучшему. Ты не поверишь, где он был…
— А Тургон как? — спросила сестра.
— Ужас, — сказал Келегорм.
— А что такое? — с беспокойством спросила Карантир.
— А ты их дочку видела?
— Да, видела, лет пять-шесть назад, а что?
— Ей пятнадцать, — мрачно сказал Келегорм, — а она уже выше Элеммакила. Вообще-то, если подумать, каким ещё может быть ребёнок Тургона и Пенлода? Тургон мне уже говорил, что он этого и боялся, но Гилфанон в них обоих не пошёл, он скорее похож на Пенголода. А для девочки… Прямо даже не знаю, где ей мужа искать, — вздохнул Келегорм, как будто бы это было его личное дело. — Если только правнуки Тингола, Элуред и Элурин, наконец, соберутся потомством обзаводиться. Но этого сколько ещё ждать придётся?.. А Амрод же у вас был весной, да? Я так понял, они как-то быстро уехали…
Карантир вздохнула и отрезала брату кусок от другого пирога — попробовать.
— Понимаешь, Тьелко, маме почему-то не особенно нравится Финдуилас. Я этого, честно говоря, не понимаю. Не ждала совсем! Я уверена, что это не потому, что она внучка Финарфина, мама хорошо относится к остальным родственникам из его Дома. Знаешь, я ждала совершенно другого!
— Чего? — спросил Келегорм, выплёвывая косточку перепёлки.
— Ну понимаешь… у нас всё-таки все браки какие-то странные. То есть я всегда думала, что она не одобрит кого-то ещё. Нариэндил на две головы выше Маглора, мой Гватрен — необразованный авари, Луинэтти — тоже обычная тэлерийка, не говоря уже о том, что Курво сейчас в её теле и, может, даже будет матерью её ребёнка, Фингон и Элеммакил вообще мужчины… ну, изначально. Тут много что можно не одобрить. А она любит всех, кроме Финдуилас!
— Боюсь, — Келегорм засмеялся, — что Финдуилас маме просто кажется слишком хорошей и слишком обычной женой!
— Вот-вот! — ответила Карантир. — Ты бы её послушал! Ну, послушаешь. Понимаешь ли, всё время — «Фингон душка», «Нариэндил лапочка», с Элеммакила после вашего последнего приезда она сделала семь портретов, «Гватрен — сокровище», на Луинэтти вообще вся семья держится — а Финдуилас — «эта выдра, которая даже вышивать не научилась!».
— Мы с тобой так долго искали, — прошептал Гвайрен. Он сжал руку Аракано; друг мягко похлопал его по плечу. Гвайрен обернулся.
Лишь тонкий серебряный обруч с крошечным сапфиром указывал на то, что Аракано — король Белерианда. Он был одет в простую холщовую рубашку и серый кафтан, как и сам Гвайрен.
— Ты потратил так много времени. И вообще… это должен быть ты. Иди, пожалуйста.
— Нет, брат, — ответил Аракано. — Не спорь со мной. Это должен быть ты.
Аракано слегка подтолкнул его, и он вышел на лесную тропинку.
Навстречу ему шла девушка-квенди — черноволосая, довольно высокая, в скромном сером домотканом платье с красной вышивкой. В руках она держала две большие корзины с грибами, а за спиной у неё была ещё одна, наполненная покупками с деревенского рынка. Она настороженно посмотрела на Гвайрена.
— Простите, — сказал он, нервно поправляя ремень кожаной сумки у себя на плече. — Вам не помочь? Мне не трудно.
— Спасибо, — ответила она, — но мне кажется, вам не по дороге. Я живу в лесу со своими родителями. Это в трёх часах пути отсюда. Я сама доберусь.
— А вы с рынка идёте? — спросил он.
— Да, — кивнула она и махнула рукой, указывая путь. — Час ходьбы туда, на север.
— Я бы завернул туда, — ответил Гвайрен, стараясь преодолеть волнение. — Я в Гондолин иду. Но я никуда не спешу. Сейчас ещё только полдень. Могу вас проводить, а потом дойти до села, где рынок, и заночевать там.
Девушка внимательно осмотрела его; потом, видимо, решив, что ему можно доверять, опустила корзины с грибами и сказала:
— Можно и так. Да я сама виновата, нечего было грибы собирать по дороге. Но родители просили… Дешевле, чем на рынке покупать, правда? Я для отца яблок на пирог купила.
Аракано почувствовал, как слёзы наворачиваются у него на глаза.
«Мы так долго искали тебя, — подумал он. — Так ждали. Как же нам не приходило раньше в голову попробовать найти твоих родителей. Двух Перворожденных, которые поселились на горном склоне на окраине Бретиля. Ведь это они когда-то, давным-давно, назвали свою старшую дочь „Анайрэ“ — „Святая“ — потому, что та была так похожа на Варду».
— Хотите поесть? — спросила она. — У меня с собой большой пирог и две булки. Легче нести будет.
— Спасибо большое, — согласился Гвайрен и присел рядом с ней на большую, рухнувшую во время последней грозы, берёзу.
Аракано отошёл подальше. Он не хотел слышать их разговор; он только смотрел.
Они разговаривали долго; потом Гвайрен взял её корзины, и, не слушая её возражений, закинул за плечи корзинку с покупками. Она пожала плечами и взяла его кожаную сумку. Аракано догадался, что она предложила ему переночевать в доме родителей.
Когда они проходили мимо Аракано, он услышал:
— Понимаете… я вам не рассказывала? Просто дело в том, что я возрождённая. — Она остановилась и посмотрела на Гвайрена. — Родители говорили мне, что я раньше уже была их дочерью. Я всё время спрашивала, что со мной было в прошлой жизни, но они не очень-то хотели об этом говорить. Отец сказал, что я покинула их совсем юной, и они просто не знают, что со мной случилось, как и где. Я не очень хочу вспоминать. Просто мне кажется… кажется, что я уже была замужем. Что у меня был любимый. Но в то же время чувствую, что мы расстались. Расстались совсем. Между нами произошло что-то плохое, понимаете? Что-то чёрное. У меня такое чувство, что никто из нас не виноват в этом, но я не хочу его искать. Я просто не знаю — если я уже была с кем-то связана… Простите, я не должна вам всего этого говорить. Просто хотела, чтобы вы знали.
— Я понимаю, — ответил он. — Не думайте ни о чём сейчас. Я только провожу вас, — сказал Гвайрен.
2. Праздник
Они никому не говорили, что это за праздник. День их зачатия или день рождения. Они знали, что эти две даты отличаются на три дня. Они даже не говорили никому из посторонних, в каком именно году это случилось.
И родственники обычно приезжали к ним, в маленькую сторожевую башню в лесу, которая превратилась в странный, но уютный дом, не в этот день, а пару недель спустя. В этот день они хотели быть одни.
— Майтимо, ну прекрати, ты выдерешь мне все волосы, — сказал Фингон. — Давай заплетай, или я сам это сделаю.
— Прости, — Маэдрос поцеловал его в затылок. — Я так давно об этом мечтал, что каждый раз не могу остановиться. Сейчас, минутку. — Он достал из шкатулки длинную золотую ленту.
В дверь постучали.
— Матушка, я могу пойти на озеро? Туда, где горячие источники? — услышали они.
— Нет, не можешь.
— Матушка, но до обеда ещё два часа…
— Нет, — сказал Фингон.
— Матушка, ну туда же идти всего полчасика! И не такой уж там крутой склон. И там совсем не болото, как ты говоришь. Ты сказала, чтобы туда без папы мы не ходили, но я-то одна могу!
— Нет, — сказал Фингон.
— Матушка, ну когда же?..
— Лет через пятьдесят, — сказал Фингон.
— Ты сейчас что-нибудь разобьёшь со злости! — сказала черноволосая девочка-подросток. Волосы у неё были не такие длинные, как у Фингона, но тоже очень густые и пышные. Она затянула их в тугую косу и вскочила со скамейки навстречу сестре. — Я же говорила, что матушка тебя не отпустит.
— Это ты всегда разбиваешь вещи, плачешь и убегаешь, — рассудительно сказала вторая. — Я так не делаю. Сказали подождать — я подожду.