— Маэдрос, — сказал Эолет, — конечно, ты не можешь увидеть ситуацию с нашей точки зрения, но всё действительно очень сложно. Тургон поступил плохо, но, найдя лазейку, он был просто обязан бежать. Он сам найдёт тебя. Будь очень осторожен — ни одному из твоих братьев нельзя доверять. И… — Эолет задумался, потом посмотрел на Эолина; Эолин кивнул, и второй Эол продолжил: — Не причиняй вреда Гватрену.
— Почему? — хмуро спросил Маэдрос.
— Ну хотя бы потому, что он спас тебе жизнь в Дориате, — хотя бы и по поручению Гортаура, — ответил Эолет. — А теперь уходи скорее.
Майтимо вышел на балкон и рванулся к знакомой ему плите, которая уже закрылась; никого кругом не было. Прямо перед ним была синяя дверь в стене; за ней, как ему помнилось, был чулан, где хранились книги, карты и письменные принадлежности. Сознавая, что поступает глупо, Майтимо дёрнул дверь.
За дверью горел свет; на письменном столе стояли две свечи. За столом сидел Гватрен и что-то писал. На нём была короткая рубашка — в комнате без окон было душно и жарко, несмотря на зиму. И Майтимо увидел на его руке выше локтя тёмный, вдавленный, широкий шрам, кусок то ли содранной, то ли выгоревшей кожи. Его белокурые волосы были собраны в длинный хвост; в отблесках свечей они казались совсем золотыми.
Гватрен повернул голову и недоуменно посмотрел на высокого рыжего квенди в нолдорской кольчуге, будто видел его в первый раз.
Майтимо и так не стал бы убивать безоружного — в комнате не было видно ни лука, ни стрел, а на поясе Гватрена не было видно ножен. Гватрен вскочил из-за стола, и, помня предупреждение Эолина, Майтимо закрыл дверь и не только закрыл, но и заклинил ручку снаружи копьём стражника. Затем он поднял плиту, схватился левой рукой за верёвку, резанул по ней, наполовину перерубив, дёрнул выше разреза, захлопывая люк, и полетел вниз.
Скользя вниз по туннелю, Майтимо почувствовал ощутимый удар по плечу, который мучительно отдался в перерубленной кости на правой руке. Он решил, что это был какой-то вывалившийся камень, а то и железное кольцо, оторвавшееся вместе с верёвкой. Но едва его ноги коснулись снега, и он дёрнул верёвку, чтобы её порвать, как на него что-то свалилось сверху, и он рухнул наземь.
Вместе с верёвкой на Маэдроса упала Лалайт.
Девица в сиреневом платье и заячьей шубке сидела на нём верхом и восторженно трясла его за воротник.
— Ого! Вот наконец, какой у меня эльф есть! — она схватила его за руку, рывком подняла на ноги и воскликнула. - Ой, нет, не пойдёт, у тебя же руки нет, опять не повезло!.. Ну да ладно, вы хоть этого-то мне отдайте! — и она показала пальцами на того, кого освободили Амрод и Финдуилас. — Он же всё равно ничего не соображает! Я замуж хочу!
Маэглин, пошатываясь, вышел на пустой балкон. Конечно, надо было бы поднять тревогу, позвать Салганта, послать по следам Маэдроса кого-нибудь… На башни и перила сплошной пеленой валился мартовский снег; под ним уже успели скрыться лица обоих убитых стражников.
Здесь стена была очень похожа на один из участков стены Гондолина; Маэглин представил себе, как сидит у почти таких же перил на скамейке — резной, белой, с золотыми розами на поручнях и ножках; Тургон рассказывает ему родословную его семьи по женской линии, объясняет что-то о родственных связях Индис, Анайрэ, о том, кем приходятся ему, Маэглину, Элеммакил и другие гондолинские лорды. Маэглин ничего не слышит — он просто смотрит в его ясные глаза и впервые после того, как он остался без родителей, ему не страшно.
Маэглин заплакал, вытирая слёзы замёрзшими пальцами; плача, натянул перчатки, но слёзы продолжали катиться. Перчатка больно царапнула веко, когда он поднёс ладонь к глазам.
Эолин дёрнул его за рукав.
— Сынок, пойдём в дом, — сказал Эолин. — Нельзя же…
— Ладно, — вздохнул Маэглин. — Ладно. Значит, не судьба. — Он присел на корточки, чтобы его глаза были на одном уровне с глазами мальчика. — Отец, ничего если я вас оставлю тут на пару дней с Салгантом? Мне надо уехать. У меня… у меня поручение от моего Владыки. Тайное поручение. Да ладно, — сказал он, видя недоверчивый взгляд обоих мальчиков и обретая прежнюю самоуверенность, — ладно. Я думаю, всё это обернётся к лучшему.
====== Глава 19. Жертва и экспонат (1): Жертва ======
Комментарий к Глава 19. Жертва и экспонат (1): Жертва 1) Если вам не нравятся насилие и жестокость – (хотя они тут не очень графические) конкретно эту главку лучше пропустить, по сюжету потом и так всё будет понятно; 2) обычно я не очень так чтобы реагирую на комментарии читателей, но один из них был слишком прекрасен, и я подарила его Мелькору)))
I. Жертва
В первой части этой истории мы уже рассказали о том, как у Маэглина появились дети.
Но чтобы объяснить, как он обзавёлся целым семейством, придётся вернуться на несколько лет назад, в тот день, когда Тургон в обществе Гватрена покинул Ангбанд.
— Дядя, ты, наверно, уже поел, я тебе принесу деток на полчаса?.. — спросил Маэглин. Он заглянул в комнату и почему-то сразу всё понял. У него забрали Тургона. Он даже не заглянул в ванную и в закуток, служивший кухней.
Он не обернулся, когда зашёл Натрон и сел рядом с ним за стол.
— Маэглин… — начал Натрон. — Маэглин, послушай меня…
Маэглин поднял на него глаза.
— Ты дал ему сбежать, да? Если бы его забрал Владыка, я бы знал. И Гортаур бы мне прямо передал приказ.
— Да, — сказал Натрон, — это я.
— Ну и что? Ты мне сейчас будешь рассказывать, какой ты меня грязью считаешь? Да я сейчас могу…
Маэглин понимал, что на самом деле не может ничего; нет, не потому, что он не верил, что Мелькор отыщет дядю. Просто он понял, что его чувства всем безразличны. Раньше Тургон был единственным, кто относился к нему если не с пониманием, то хотя бы бережно.
Натрон нашёл в себе силы обнять Маэглина за плечи.
— Сынок, — сказал он. — Остановись, пожалуйста. Ведь твой отец теперь снова с тобой. Не мучай Тургона больше.
— Будто тебе не всё равно, жив мой отец или нет, — пробормотал Маэглин.
— Мне… мне не всё равно, Ломион, — ответил Натрон. — Я… я не знаю, как ты — я счастлив. Я любил Эола. Я всю жизнь любил его. За сотни, за тысячи лет мы расставались самое большее на три-четыре дня. Даже если он теперь не вспомнит меня… я всё равно буду счастлив, зная, что он жив. Ломион, если ты хоть вполовину так же счастлив, как я, если ты действительно его любишь — прошу тебя… — Натрон замолчал.
«Бесполезно, — подумал он, — Маэглин не любит отца. Он никого не любит. Он просто хочет, чтобы его любили».
Маэглин обернулся к Натрону и тот почти с удивлением увидел его покрасневшие, полные слёз, глаза.
— Нат… это… значит, это ты… ты его… друг, да?
— Да… Маэглин, понимаешь, я…
— Ладно, — махнул рукой Маэглин, — я и так понял. Видно же было. Я всё время чувствовал, что у отца кто-то раньше был, но про женщин он совсем ничего не знал и ничего не мог мне рассказать. Даже не знал, как с ними разговаривать, не то что… Ну и… этот, из зелёных эльфов, слуга моего отца… ох, забыл уже его имя, столько лет прошло… Он пару раз проговаривался — «этот, который был раньше»; да и у гномов я пару раз слышал, как отцу говорили — «где, мол, тот, кто раньше приходил с тобой»…
Маэглин уронил голову на руки; Натрон осторожно провёл ладонью по его волосам, боясь разозлить сына Эола, но тот не пошевелился.
— Нат, — сказал Маэглин глухо, — ты мне сошьёшь шубу? А то я прошлой зимой замёрз жутко, пока ездил в Химринг. И перчатки. И знамя. Гортаур же даже говорил…
— Сошью, конечно, — сказал Натрон, с облегчением вздохнув. — Конечно, не такое, как он просил, а красивое, с золотом.
— Только… наверное, я всё-таки должен сказать об этом Гортауру, — сказал Маэглин, вставая. — Не бойся, Натрон, я скажу, что отпустил его сам. Ведь ты этого хотел, да? В общем-то, оно так и есть.
— Да я знаю, — Саурон махнул рукой. — Так лучше всем. Но ты, Маэглин, когда будешь у Владыки, попроси-ка у него себе новую игрушку. Такую же.