— Звучит хорошо, Натрон, — ответил Гортаур, — но это могла быть, например, и Аредэль, которая всегда любила ездить верхом вдали от дома и которая вполне могла заезжать в Форменос. В этом случае письмо мне мог написать даже Маэглин, которому об этом рассказывала мать, и которому она могла продемонстрировать почерк Финвэ, если она была среди тех, кто писал за него письма.
— Так просто? — усомнился Натрон.
— Это детский почерк, — пожал плечами Гортаур, — школьный. Без особенностей. Так пишут маленькие дети, которые не умеют держать в руках перо. Почерка, даже аккуратные, легко отличить по нижним и верхним росчеркам. Это не так заметно, когда смотришь на имя «Финвэ» в подписи, поскольку и f — formen, и nw — nwalme сами по себе просты в начертании. Мой почерк (когда я не стараюсь его изменить) трудно с чем-то спутать: у меня очень характерный росчерк l, у меня хвостик z намного короче, чем b, ну и так далее. А здесь все хвостики очень короткие, прямые, даже l практически не загибается, волнистые линии — не волнистые, а почти углом. Чтобы писать за Финвэ, достаточно было просто вспомнить своё собственное обучение письму, и писать так, как ты писал в первые два-три месяца в школе. К сожалению, автор письма прав: это мог быть кто угодно. Может быть, Маэдросу или Маглору было бы труднее тогда имитировать детский почерк просто из-за возраста, но это тоже не довод. Кроме того, сейчас Маэдросу пришлось бы писать это левой рукой. Однако и это его не исключает, поскольку почерк «Финвэ» очень простой, и у одного и того же лица почерк левой и правой руки может быть очень похож. Тургон, конечно, наименее вероятный кандидат, но я и его со счетов не сбрасываю.
— Неужели ты действительно так думаешь — после того, как он так выходил из себя из-за всего этого? — сказал Гватрен.
— Гватрен, чтобы ты знал — я слышал этот разговор целиком от начала до конца, поскольку мне было очень интересно, как отреагирует племянник Феанора на вид Сильмариллов, — ответил Гортаур. — Но вообще-то он всё время разговаривал очень спокойно, пока речь не зашла о беременности, и при этом пытался перевалить всё на собственного брата. При этом он зачем-то заявил, что всё время (в частности, когда пришла весть о гибели Финвэ) был дома, хотя об этом его никто не спрашивал. Я могу допустить, что он хотя бы — как минимум раз — приезжал за письмом, если даже сам их не писал… Хотя, конечно, у нас есть — то есть был — простой способ это выяснить. Она больше ничего не вспомнила?
— Нет, — покачал головой Гватрен. - Нет, ничего.
— Может быть, мы с Натроном попробуем её… убедить? — спросил Гортаур.
— Нет, — решительно сказал Гватрен. — Я дал слово, ты же знаешь.
— Ты всё-таки испытываешь слабость к девицам вашего племени, — сказал Гортаур с насмешливой улыбкой.
— И не только нашего, и к человеческим тоже, — ответил Гватрен. — К сожалению, это тот случай, когда я не могу никого убеждать.
— По её словам, — сказал Гортаур, — Финвэ там, в чертогах Мандоса, отказывается об этом вспоминать и вообще говорить на эту тему. И это уже само по себе странно, поскольку если бы его убил Мелькор, то скрывать было бы нечего. Если убийца Финвэ уже умер и оказался в чертогах Мандоса, то, насколько я себе представляю ситуацию, может быть два варианта: первый — он ничего никому не сказал, а Финвэ его не выдал потому, что пожалел. Или же Намо узнал об этом, и убийца, скорее всего, оказался в месте, где ему предстоит искупать свою вину до конца мира и где с ним никто не может говорить.
— Кстати, Феанора в чертогах Мандоса тоже никто не видел, — по крайней мере, так говорят нолдор, — и он не возрождался, — задумчиво сказал Натрон.
— Следовательно, — сказал Гортаур, постукивая письмом по столу, — правду о смерти Финвэ знают Мелькор, может быть — Унголианта и тот, кто его убил.
— И сам Финвэ, — сказал Натрон.
— Видишь ли, — вздохнул Гватрен, — сам Финвэ вполне может не знать ничего: мог не видеть, кто это сделал; он может просто сознавать, что это сделал кто-то из семьи и чувствовать от этого ещё большую горечь. Представь себе, например, что после отъезда Феанора внуки отравили деда, а потом разбили ему голову и представили это, как деяние Мелькора. Или что Феанор перед отъездом в Валимар задушил отца во сне, а сыновья Феанора потом нашли тело Финвэ и им пришлось что-то придумывать, чтобы выкрутиться. Поскольку Феанор был так помешан на своих камнях, то разыграть кражу Сильмариллов было бы самым естественным ходом…
— Гватрен, а вот этого, честно говоря, я как раз и не понимаю, — сказал Натрон. — Мелькор убивает Финвэ и забирает камни — это вполне логично. Но если Финвэ убили его внуки, то камни тут при чём вообще? Как они попали к Мелькору?
— Вот именно, — ответил Саурон. — Возьмём условный пример. Представим дело так, как его представляет Тургон. Допустим, Фингон приезжает в Форменос для интимных встреч с Маэдросом (мы знаем, что на тот момент они не были любовниками, так что пример, повторяю, условный). Допустим, Финвэ застаёт их вместе и его реакция заставляет кого-то из них его убить. А дальше что? Они отдают Сильмариллы Мелькору, чтобы он помалкивал? Почему Мелькор вообще там оказался? В таком случае он должен был знать, что произойдёт убийство или кража, или и то, и другое. От кого? Убийца должен был планировать свои действия; он или посвятил в свои планы Мелькора, или действовал по его приказу. В письме намекают на то, что были свидетели, может быть — и не один. С Мелькором говорить на эту тему, как мы знаем, бесполезно. Пока я вижу только один выход: она должна встретиться с возможными свидетелями, они же наши подозреваемые. Может быть, кто-то себя выдаст, поняв, с кем имеет дело. Ты мне обеспечишь это, Гватрен?
Гватрен внимательно посмотрел на него.
— Скорее всего, они откажутся её принять. И если даже они согласятся, она окажется в большой опасности. Я клятвенно обещал, что с ней не случится ничего плохого. Кроме того, там нет ни одной женщины…
— О, ты так в этом уверен? — рассмеялся Гортаур. — Уж прямо ни одной? Заставь их дать тебе слово. Пусть эти господа пособлюдают ещё одну клятву. Им всё равно — одной больше, одной меньше.
— Послушай, Майрон, — обратился к нему Гватрен, когда они остались наедине. — Когда ты разговаривал с Тургоном, ты упомянул о том, что это ты убил Феанора, а не балроги. Я услышал об этом впервые. Мы давно знакомы, и я могу найти много причин того, почему ты об этом не рассказываешь на каждом углу. Но я давно хотел тебя спросить — почему тебя вообще волнует смерть Феанора? Я же вижу, что это так.
Саурон внимательно посмотрел на него.
— Потому, Гватрен, что делать это мне было неприятно. И это для меня очень странно.
====== Глава 14. Зимние гости ======
Кто слез на хлеб свой не ронял,
Кто близ одра, как близ могилы,
В ночи, бессонный, не рыдал, —
Тот вас не знает, вышни силы!
На жизнь мы брошены от вас!
И вы ж, дав знаться нам с виною,
Страданью выдаете нас,
Вину преследуете мздою.
В. Жуковский
На столе у Маэдроса тоже оказалось письмо.
Письмо в большом чёрном конверте, запечатанное красно-золотой печатью с изображением волка. Маэдрос знал, что это личная печать Саурона.
Письмо гласило:
«Нельяфинвэ,
Я прошу тебя помнить, что моё обращение к тебе продиктовано искренним доброжелательством и прошу не показывать это письмо никому, в том числе никому из твоих братьев. Прошу тебя принять моего посланника через три дня после получения этого письма.
К тебе у него есть небольшой разговор.
Кроме того, он должен передать вам всем и прежде всего тебе две вещи, иметь которые для вас необязательно, но которые могли бы послужить приятным напоминанием о прошлом. Одна из них может быть обменена на другую, вторая в любом случае останется у тебя. Оба предложения исходят лично от меня и никак не отражают волю того, кому я служу.