— Да, но так было, когда мы жили в Эндорэ — нашей семье было бы нечего есть, если бы мы не охотились, — возразил Финвэ. — Мы с отцом, как мужчины…
— Вы как мужчины, да? — сказал Карантир. - Вы, как мужчины? Ты и твой отец?..
— Да, конечно, — сказал, улыбаясь, Финвэ; он разрезал ещё одно яблоко, вырезал сердцевину и протянул половинку Карантиру. — Тебе понравился твой подарок? … Морьо?..
Карантир ничего не ответил. Он взял яблоко.
— Сейчас время совсем другое, — продолжил Финвэ, — и хотя ты и твои братья тоже мужчины, вы уже не должны…
Карантир швырнул яблоко об стол. Оно покатилось, крутясь, по столешнице и упало на пол. Юноша дёрнулся, чтобы подобрать его, но как-то осёкся, сжался; он болезненно сжал пальцы и сказал:
— Не обязаны? Не обязаны, да? Я всё время обязан… всё время… потому что я тоже Финвэ… Всё из-за тебя — из-за тебя я должен быть очередным Финвэ… четвёртым, пятым, какая разница… Кому какое дело?! — закричал Карантир. — Кому какое дело?! Кому какое дело, что я не мужчина?
— Морьо… — Финвэ встал из-за стола и хотел пойти ему навстречу; он всё-таки по привычке посмотрел на водяные часы: завтрак уже почти закончился.
— Ты ведь на самом деле знаешь, что я девушка?! Ты же знаешь, да? Ты же это прекрасно знаешь? Зачем ты мне всё это говоришь? Ты же знаешь, что мне приходится жить в чужой одежде, да что там — в чужом теле, раз отцу нужен ещё один сын? Ещё один Финвэ?!
Фингон схватился рукой за горло. Ему не хватало воздуха.
Да, он и сам должен был понять; должен был — отдельные слова, намёки; шутки, вскользь брошенные фразы…
— Морьо, о чём ты говоришь? Как… не может быть… — Финвэ положил нож на край стола; он хотел протянуть Карантиру руку, коснуться его, — но замер, боясь ещё больше его разозлить. — Пожалуйста… твой отец мне не рассказывал. Я ничего не понимаю.
Карантир недоверчиво посмотрел на Финвэ.
— Тебе рассказать? У дяди Ноло как раз родилась Аредэль — она ведь на несколько недель старше меня. Его четвёртый ребёнок. Дочь. А мать ждала пятого. Меня. Отец был так уверен, что будет сын; он хотел сына, ещё одного Финвэ… наверно, думал, что уж теперь ты его будешь любить больше, чем дядю Ноло… Вот и всё.
В дождливое, но тёплое утро, когда родился Карантир, Феанор появился на пороге дома младшего брата. Нолофинвэ спросил, как Нерданэль, спросил — «а как твой сын?». Во время беременности жены Феанор не раз говорил о будущем ребёнке, как о мальчике, который должен был быть уже седьмым Финвэ в семье.
И Феанор ответил: «Мой сын?.. Сын… да, мой сын тоже чувствует себя прекрасно».
— А что же твоя мама? — потерянно спросил Финвэ.
— Мать знает, конечно, но мы с ней никогда об этом не говорили. Кроме Макалаурэ, меня никто не любит… Отец попросил его следить за тем, чтобы никто ничего не узнал… он меня вырастил… Вы все меня ненавидите. И ты меня ненавидишь. Я же знаю.
— Морьо… прости меня… нас… — Финвэ, наконец, осмелился протянуть руку и коснуться волос Карантира. — Прости… Я тебя очень люблю. Очень. Почему ты говоришь, что тебя все ненавидят? Я тебя люблю. Майтимо любит. Близнецы очень любят тебя. И Ноло, и Анайрэ, и Финьо тебя любят, я знаю, а Аракано тебя просто обожает. А твой отец просто сначала говорит, а потом думает — он может в раздражении наговорить такого, что потом даже не может вспомнить, что сказал, и сам об этом очень жалеет. Меня радует, что ты девочка, Морьо — у меня ведь была сестра, я её очень любил…
— Да?! — Карантир топнул ногой. - Да? А кто подбрасывал мне в постель женские вещи? Иголки? Нитки? Женские чулки? Ленты? Кто? Кто подложил мне под подушку окровавленную тряпку, когда я гостил у дяди Ноло? За что?! У меня ведь даже нет обычных женских дел… Отец стал давать мне какое-то питьё, когда это началось…
— Что за чушь, — выдохнул Финвэ, — это же очень вредно… может привести даже к смерти… Как это можно?! Пусть только он вернётся…
— Да, конечно! — Карантир расхохотался. — Пусть он вернётся! Пусть! Ты ведь ждёшь не дождёшься, правда? Это же вы нас заставляете быть мужчинами! Ты ведь буквально на днях раздевался перед моим отцом донага в его мастерской! Я это видел! Я всё видел; я ещё в Тирионе видел, чем вы занимаетесь… ну что же, Куруфинвэ добился, чтобы ты его любил больше, чем Нолофинвэ, и я прекрасно видел, как именно!
У Фингона подкосились ноги; он сел на пол балкона; он больше не видел их, но перед глазами по-прежнему стояло осунувшееся, болезненно покрасневшее лицо Финвэ, с которым он слушал обвинения Карантира.
— Морьо… — выговорил тот с трудом, — ты всё не так понял… твой отец просто хотел сделать моё изображение; показать, что он умеет делать скульптуры не хуже, чем твоя мать, он просто просил меня позировать… просто… я уверен, что он всё сможет тебе объяснить, когда приедет…
— Отец может объяснить что угодно! — сказал Карантир. — Но за что ты меня так! Отец же уехал вчера днём. Вчера днём! А ты так надо мной издеваешься — при том, что вы с отцом себя так ведёте! За что, что я тебе сделал?! — Карантир начал безудержно рыдать.
— Я ничем не хотел тебя обидеть, — сказал Финвэ. — Ничем, Морьо. Ничем и никогда. Я тебя люблю. Морьо, пожалуйста. Живи, как хочешь. Отец тебе ничем не помешает. Если хочешь, я уеду куда-нибудь вдвоём с тобой, и прослежу за тем, чтобы никто никогда не обижал тебя.
— Прекрати! — от голоса Карантира задрожали стёкла. — Ты… ты… ты меня… ты мне… у меня сегодня… ты принёс мне яблоки… шарфик… пирог… и под пирогом была окровавленная тряпка! Кто это мог сделать, кроме тебя! Это был твой подарок! Твой!
— Морьо… Я тебе клянусь… — сказал Финвэ.
Фингон встал — встал, чтобы увидеть то, что происходило в комнате, потому, что ему показалось, что Финвэ, говоря таким голосом, должен встать на колени. Но нет — он по-прежнему стоял лицом к лицу с Карантиром.
— Это ты! … Ты! — Карантир был в таком состоянии, что просто ничего не мог услышать.
— Морьо… пожалуйста… Я не мог с тобой так поступить. Я никому не разрешу тебя дразнить. Я Ноло об этом попрошу, он же король. Я люблю тебя как внука, как внучку, как самое дорогое дитя. Я дам тебе другое имя — девичье, если хочешь. Пожалуйста, живи как девушка. Пожалуйста. Ты ведь тогда станешь поспокойнее…
Последнего слова Финвэ произносить не следовало.
Карантир схватил со стола фруктовый нож и с размаху ударил Финвэ.
Тот упал.
Карантир упал на колени, продолжая рыдать. Из-за стола Фингон больше не видел его — только слышал глухие всхлипывания.
Фингон должен был быть в ужасе прежде всего от того, что Морьо поднял руку на дедушку — но и по жуткому выражению лица Морьо, и по тому как он рыдал, Фингон осознал, что случилось самое страшное, то, чего так давно, целые столетия не бывало в Амане — Финвэ умер; с ним случилось то же, что с его женой Мириэль, бабушкой Майтимо и Морьо, матерью Феанора.
«Его теперь положат рядом с ней, — подумал Фингон, вспомнив, как лежит тело Мириэль в садах Лориэна. — Но как же его положат, Морьо же разрезал его ножом, как же он будет там лежать порезанный? Из него будет течь кровь?».
Он не знал, сколько прошло времени, когда в комнату вбежал Маглор.
— Морьо?! Морьо?! Ты… ты… ты…
— Да, — выдохнул Карантир. - Да. Я опять.
— Что?.. Почему? Тебе не надо было возвращаться домой… как же я упустил тебя…
— Подарок, — сказал Морьо. — Там была тряпка. Там была опять тряпка. Тряпка с… кровью. Под пирогом и под яблоками. Сегодня утром.
— Нет… — простонал Маглор. — Нет… — Фингон увидел, как они встают, как Маглор судорожно обнимает младшего брата.
— Дедушка умер, — потерянно сказал Карантир. — Его больше нет. Меня теперь за это тоже умертвят. Убивать других квенди нельзя, — он уткнулся лицом в одежду брата. — Теперь все узнают, что я девушка. Меня разденут, чтобы посмотреть, а потом убьют. Кано, как меня убьют, ты не знаешь? Кано, пожалуйста. Мне так страшно. Тоже ножом? Мне кажется, дедушке не было больно — ножом. А кто меня убьёт? А если он меня убьёт, то его тоже убьют, потому что он тогда будет убийцей? А кто это сделает? Получается, мы тогда все убьём друг друга, да? И тогда последнему придётся убить себя? Но ведь это же будет очень больно, правда, Кано? Последнему же будет больно? Наверно, нельзя себя убить не больно, а то не поймёшь, убил себя совсем или нет? Может, ты меня убьёшь?.. Это же можно, да?